О селфимейдменах. И вуменах тоже - 2...
nadie_escribe — 27.07.2018такими же белыми, как его одежда, был беспощаден" (С. Лем)
Законопроекту, который позволит родственникам
и законным представителям посещать человека, находящегося
в отделениях реанимации и интенсивной терапии посвящается
- Алексей Романович, вы палату возьмёте? Я на неё смотреть не могу. - это барышня с радиопогонялом "отличница". Не хочет медицински услуживать в реанимации. А Алексею Романовичу по хрену, он триарий, его учили оказывать медицинские услуги в любой точке земного шара, причём наличествующими силами и средствами.
(Лирическое отступление:
- Много грешил, Лёша? - Абдул Фаридович. Ответственный хирург. Хороший хирург, ещё советского разлива. Поэтому хороший - это то ли благодаря, то ли вопреки, сейчас уже и не поймешь эту амплитуду колебаний линии партии. Помнит меня ещё пубертатом. Ну, постпубертатом точно - издержки причастности к династии, однако. Кстати, а династия-то того... околела. Да и хрен с ней.
- Сколько бы не грешил, Абдул Фаридыч, не страшно. Я сегодня смотрящий по хате.
Чо-то понравилось ему это определение. До вечера смеялся...).
Я в работе реаниматора (тут нужно гнусаво произнести:"Студия коламбия пикчерз представляет фильм реаниматор два...") ничего страшного не вижу, ибо в реанимации больных нет, в реанимации есть живые и мертвые, а к воскресенью роли окончательно распределены и все разъехались по портам приписки соответственно статусу. Поэтому самая муторная работа - она в самом начале героической трудовой будни (или героического трудового будня?), нужно напечатать на электронно-вычислительной машине (у нас оптимизация, инновация и компьютеризация и написанное рукой не принимается, поелику проверяльщикам читать неудобно) дневники и назначения, а потом знай копируй, внося небольшие изменения, чтобы совсем не придирались. Ну, и еще нюанс, писать надо много, подробно и ни о чем, тем более, не для себя пишу, для себя я все в голове держу, так всем спокойнее, но старый воин - мудрый воин, ему и это проблем не составит. В промежутке между написанием первой порцайки еще и сеанс связи, нужно на телефонные звонки родственников о состоянии отвечать, ведь медицинская услуга, она не только для больных, родственникам мы ее тоже оказываем с применением современных средств связи, хотя и тут старую портовую шлюху вялым гениталием не напугаешь - "состояние стабильное тяжелое", "все что имею право сказать - сказал", "у меня нет расписки пациента с указанием лиц, которым можно представлять сведения, к тому же я не знаю с кем разговариваю, может вы журналист из желтой прессы", "жалуйтесь, на тех, кто принимает федеральные законы в первом чтении, потому что я их соблюдаю", "да-да, прочитайте, читать законы полезно". К обеду начинают подтягиваться выспавшиеся родственники. Диалог примерно такой же, но более подробно, потому что всех родственников волнует самое страшное, что угрожает пациенту отделения реанимации - температура...
- Алексей Романович, там про бабку с шестой койки узнать пришли... - а вот не помню я их по фамилиям, тем более с утра. И никогда не помнил. По номерам коек помню, по анализам помню, по диагнозам помню, по плану лечения помню, а по фамилиям, именам и отчествам - нет. И не хочу.
- Иду.
- Вы там это... Аккуратнее. Они странные.
- В чем проявляется?
- Увидите...
Подходя к двери у увидел поднятый к смотровому стеклу фотоаппарат и вспышку. Опаньки! Ну, извините. Вы сами с этого пса намордник сняли...
Две дамы позднего постбальзаковского. Одна тихая и в стороне, другая, счастливая обладательница смартфона, в черном вечернем платье с положенной по уставу ниткой жемчуга в макияжной раскраске. Явно женщина с нелегкой, в чем-то трагичной судьбой и творческая личность одновременно. Почему-то закралась мысль о пении в хоре оперного театра. Вторым голосом.
- Мы хотим узнать о состоянии больной Х.
- А вы, извините, кто?
- Я - дочь! - "ядочь" звучит по-горьковски гордо.
- Я уже общался с дочерью по телефону и все что мог рассказал. У вас большая семья?
- А при чем тут это?
- При том, что чем больше я буду общаться со всеми родственниками - тем реже подойду к вашей маме. Может вам какие-то внутрисемейные коммуникационные связи наладить? Так всем проще будет...
- Но...
- Я не закончил. Это первое. А второе - вам не кажется, что при фотографировании необходимо разрешения спрашивать? Лично я его не давал.
- Я не фотографировала!
- Вам за маму не страшно?
- Почему мне должно быть страшно?
- Ну как же. Ее лечит идиот, который не знает, для чего у фотоаппарата вспышка.
- Я... Я только детям послать, что ее лечит настоящий врач.
- Ну, да, ну, да. Вчера ее из отека легких вывели игрушечные фельдшера. Значит так, за моей спиной коридор реанимации и операционного блока. По нему перемещается не только персонал, по нему возят больных, - а за моей спиной аккурат кого-то в отделение вывозили - и если фотография больного будет где-то опубликована, то это повлечет возбуждение уголовного дела, уж я об этом позабочусь, можете быть уверены. Еще вопросы?
- Я буду стоять перед дверью! Я буду помогать моей маме!
- Этого я вам запретить не могу... - ну а чо, мы хотя медицинских институтов и не заканчивали, не только на осьмнадцати, включая китайский, языках материться умеем.
В это время меня потеребили за рукав с другой стороны.
- Можно мы пройдем к больному У.
- Пять минут, время пошло.
Спустя час.
- Алексей Романович, там про деда с третьей койки узнать пришли... И еще - странная тетенька все в окно на двери пялится.
- Да и хрен с ней. Мешает что ли?
- Мы как-то неуютно себя чувствуем.
- Похер. Мне похер. И вам советую. Пойду пообщаюсь про дедку.
- Можно мы пройдем к больному Й.
- Шесть минут, время пошло. - количество минут определяется не состоянием пациента ("терпилы" по-нашему), а игривостью моего настроения. Пользы-то я от родственников почти никогда не видел. Жалобы видел, пользы почти нет.
Спустя еще час.
- Алексей Романович, она все в окно на двери пялится.
- И чо?
- Уже страшно в коридор выйти.
- Я вам про похер говорил? Кстати, судя по всему, скоро проситься начнет...
Спустя тридцать минут.
- Алексей Романович, она к бабке просится.
- И что, пустила? - Алексей Романович ласково улыбнулся.
- Я сказала, что к дежурному врачу. Идите, разговаривайте.
- Я стерла фотографии, вот смотрите!
- Права не имею ваш телефон смотреть. Да и незачем. Следователю покажете, если что.
- Мы можем пройти к нашей маме?
- Кто-то одна может. Всех не пущу, у меня реанимация, а не экскурсионное бюро, и мама ваша лежит в палате совсем не одна.
- Почему вы мне не сказали, что можно пройти?
- А вы не спрашивали...
Вместо морали: Понятно, кто из двух сестер к бабке с шестой койки прошел. А бабуля́ Х ее выгнала через минуту. С криком "Иди отсюда! Нечего тут слезы лить и руки заламывать! Дома истерики закатывай!"...
|
</> |