О, если б знали вы с какого сора растут стихи, не ведая стыда! Машметовские зарисовки.
kuku-2017 — 02.07.2017 В полуденном зное, ошалевшая от жары муха настырно билась в стекло, падала, на миг замолкала и заново заводила свое басовитое "жжжжжж".На неприбранной постели лежал лоснящимся пузом вверх сытый и очень кнапатый мужик. Приоткрыв гнилозубый рот, окаймленный ржавой нечесанной бородой, щедро усыпанной крошками от позавчерашнего хрючева, он, с клокотанием в горле, громко храпел. Давно нестиранная простыня, мятая и пятнистая, словно ею не раз протирали пол в общественном клозете, плотно прилипала к его потным, немытым с самого Крещения бокам. Мужик во сне постоянно почесывался, мычал, нечленораздельно матерился, бил черной от грязи заскорузлой пяткой в скомканное нечистое одеяло, чавкал и гулко с переливами пердел.
Рядом с мужиком, бессмысленно вперившись ничего не видящим взглядом из-под сильно провисших век в экран ноутбука, поставленного на ее дряблые, покрытые сеткой выступивших вен ноги, полулежала женщина, лет 55, встрепанная и некрасивая. На кончике ее, весьма выдающегося носа, неуловимо напоминавшего своей формой мужской детородный орган, висели очки с кривыми, захватанными жирными пальцами стеклами.
- Соцкап падает, - вдруг произнесла она визгливым неприятным голосом, - что ж делать-то!
Мужик рядом снова завозился, звонко пукнул, проснулся и с каким-то нечеловеческим, скорее даже собачьим скулением начал что-то выкусывать из подмышечной впадины, густо заросшей рыжим проволочным волосом.
- Пальцами блох лови, Ортемон, пальцами! - поучительно сказала женщина, не отвлекаясь от монитора. - Чего они тебя кусают, не понимаю, меня давно уже не трогают. Наверное, ты слишком часто моешься, защитный слой с себя смываешь, говорила же дураку, не лезь в прорубь, вода - зло, а лишнее всегда само отвалится.
Мужик со непонятной злобой искоса глянул на женщину, казнил на грязном своем ногте выловленного зверя, широко зевнув, еще больше испортив и так уже душный воздух опочивальни вонью перегара, лука, зубной гнили, нездорового желудка и прочей, совершенно неясной этиологии кислятины.
- Марин, бля, я это, того, вечерять хочу. Есть чо пожрать-то? Шо ты все на жопе сидишь с самого утра, сходила б на кухню, блинов хоть напекла со шкварками. А?
- Будешь выебываться, отправлю работать. Под клозеты ямы копать, щас самый сезон, - отрезала женщина, почесывая свою внушительную, щедро изрытую целлюлитными ямами ягодицу. - Не мешай работать.
- Да шо ты, бля, тама робишь, - взъярился мучимый похмельем и чесоткой мужик. - Дура! До алиментов ще неделя, приспичило же тебе, суке, очки энти в Ошане взять, десяток Дошираков на такие деньги купили бы, щас имя бы и повечерял!
Женщина, неторопливо сложив ноутбук, смачно звезданула им по роже сожителя. Подумав, взяла с прикроватной тумбочки давно стоявшую на ней немытую кружку, изнутри густо заросшую буро-зеленой плесенью, и гулко стукнула ею по бритой башке, чего мужик совсем не ожидал, а посему и не успел прикрыться руками. На лбу его быстро надулся желвак, один глаз полузакрылся, кнапатая кожа под ним отекла и сильно покраснела.
- Заткнись, сказала. Я работаю.
Ее коротенькие, толстые, с полуобгрызенным синим маникюром пальцы тяжело застучали по экранной клавиатуре, рождая следующий текст:
"Сложно передать, что у меня на душе..
Вчера вечером мне сообщили мой диагноз. Я писала о подозрениях в закрытом посте для друзей, сейчас понимаю, что это был пост паники.
На душе легко, светло и спокойно. Обычно я почти постоянно внутренне напряжена, потому, что все время держу в голове массу проблем. Надо то и это, куча дел в очереди, надо и убирать, и готовить, и детей куда-то вывозить-выводить, и работы реально – море, бывает, что пишу с 7 утра до десяти вечера (куй железо, что называется, пока есть хорошая возможность). Все надо, надо, НАДО. И мысли о будущем – а если это… а если это… а что, когда вдруг… Сама себя ем этим, перфекционизм с гиперотвественностью штука такая, сложная..."
Кнапатый сожитель шумно вздохнул, яро почесался под грязными, жутко рваными трусами спереди, потом и сзади, породив этим очередной сероводородный залп, лег на бок, пожевал крошки, выкопанные из бороды, неразборчиво матюкнулся, потрогав дулю на лбу и фингал под глазом, и довольно быстро захрапел.
Муха, совершив очередной круг по вонючей душной комнате и еще сильнее пропитавшись ее отвратительной атмосферой, отчаянно загудела и, черно-зеленым камикадзе, врезалась в форточку, растворив ее и, не веря своей удаче, очутилась, наконец, на свободе.
Она летела, блестящая и счастливая, покачиваясь в волнах горячего, напоенного солнечным светом воздуха, взмывая все выше и выше, оставляя под прозрачной изнанкой разверстых своих крыл проклятый Богом и Дьяволом Машмет.
А солнце смеялось.
|
</> |