Начала за здравие

pahmutova — 30.08.2013 закончила за образование.

В смысле, что начала писать по востребованному почтеннейшей публикою седьмом пункту (про образованных латинских жён), но не смогла остановиться и написала про образование и рынок труда в ЛА вообще.
Получилось длинно, заходите под кат, разбивать на части не стала.

Образование, особенно высшее, в Латинской Америке не является гарантией высокой оплаты труда, высокого качества жизни или высокого социального статуса.
Это своего рода фетиш, отношение к которому сильно напоминает отношение к труднодоступным подписным изданиям в СССР: казалось бы – Дюма да Жорж Занд,  развлекательное чтиво.
А вот поди ж ты – глотки рвали, чтобы стояло на полочке за стеклом (иногда и не читали вовсе, для красоты стояло)

И где те стёкла, где те полочки, где те собрания сочинений?

Для наглядности вспомню пример из венесуэльской жизни, который я уже приводила в этом журнале.
Ухажёр подруги Аниты Луис-Карлос как-то раз пропустил мелкий акт социализации вроде  совсместного советско-венесуэльского похода в кино.
Анита просила его извинить, ссылаясь на то, что Луис-Карлос как раз только-только защитил диплом и потому скрывается от друзей и знакомых.
– Нешто так жаден? – подивилась я.  – Чего диплом-то не обмыть?
– Ну, ты понимаешь, для вас, русских, диплом получить – это нормально. А у нас это редкость же. И если кто празднует окончание универа, это хвастовство, как машину новую обмывать. Луис-Карлос же такой правильный социалист, он считает, что неприлично зазнаваться.

Тут-то я и призадумалась.
Я и прежде от латинских реалий частенько призадумывалась, но тут захотелось за вечное блаженство отцов-основателей советского государства свечку поставить.
Да не одну.

Высшее образование практически во всех странах  Нового Света (кроме Кубы) стоит дорого и мало кому доступно.
Качество его варьируется от превосходного до отвратительного, но любая университетская «корочка»  –  знак престижа и успеха.
И как любой атрибут престижа наличие «вышки» создаёт обладателю ряд дополнительных проблем.
И то сказать: битые «Жигули» можно относительно спокойно оставить под окном даже в наркоманском посёлке на Урале – если и угонят, не жаль. А если у вас хоть подержанный, но «Мерседес», дело принимает совсем иной оборот.

Наш латинский «Мерседес», то бишь диплом бакалавра, магистра или инженера нужно как-то реализовать на рынке труда

Рынок  труда в Латинской Америке сильно различается от страны к стране.
В Мексике при девяностопроцентной грамотности населения на каждое рабочее место двадцать и с ложкой и с сошкой – вопрос состоит в том, кто кого заборет: рождаемость  промышленность или промышленность рождаемость.
Оказавшиеся лишними на родине малограмотные и крепкие физически оказываются рабами «Волмарта» и прочих штатовских компаний (нелегалами, топливом потребительской экономики США), а образованные ищут доли южнее – в неизбалованных наличием университетов и приличных школ странах Центральной и Южной Америки.
И в США образованные мексиканцы пристраиваются, но на ступеньку ниже: мексиканский врач в США – медбрат, кутюрье – закройщик,  инженер – техник.

Дальше вниз по перешейку нас настигает сумеречная зона, где водятся несчастные никарашки (коммунистов свергают и возвращают с такой скоростью прокрутки,  что я не берусь писать, кто там нонеча, боюсь, обману)  и не менее несчастные (не в последнюю очередь от соседства с никарашками) костариканцы.
Дальше сельва, пляжи и тощие гватемальские и гондурасские коровы на привязи рапидом и некоторое прояснение в Панаме, где реликтовые евреи обороняют банковские кварталы от полчищ китайцев (теряя здание за зданием, этаж за этажом) и прочие карибские кущи (опустим Кубу, там своя свадьба).

Образования всё меньше, классовое расслоение всё наглядней, нравы всё суровей.
И чем они суровей, тем суровей рынок труда, напоминающий местами российскую провинцию (то есть это мы скатились к латиноамериканской модели, с чем и поздравляю).
Выглядит это примерно так: толпы соискателей штурмуют факультеты архитектуры, журналистики, юриспруденции и прочих гуманитарных прелестей в мало-мальски доступных государственных университетах.
В платных толпы поменьше, но output примерно тот же: ежегодные стайки ни к какому делу не пригодных менЕджеров, чьё трудоустройство напрямую зависит от размеров родительского кошелька и родительских же связей.
Кто без связей крутит баранку, моет машины, подаёт и приносит,  –  как повезёт.
В той же Панаме таксист с дипломом архитектора – самое милое дело.

На врачебные, инженерные и военно-инженерные специальности в латиноамериканских университетах конкурс не меньше: просто потому, что толковых инженерных и медицинских университетов практически нет, да и скверных не то что бы много.
Практически все доступные места заранее распределены между выпускниками хороших частных школ (здесь уже к стандартному кубинскому исключению добавим Венесуэлу, где многое за последние годы изменилось).

Стоит также отметить, что хороших частных школ, где нормально бы учили математике и естественнонаучным дисциплинам, в Латинской Америке вообще и в Карибском регионе очень мало.
В школах государственных давно и беспросветно царствуют ЕГЭ/ФГОС/инновационно-форсайтные «образовательные технологии», слизанные с самых захудалых штатовских public schools.

Боливарианская Республика Венесуэла стоит несколько особняком – странноватый социализм Чавеса несколько видоизменил культурный пейзаж, деформировал (и реформировал) рынок труда и вообще много чего сделал странного, из чего должно вырасти царство божие на земле, но пока растёт больше инфляция.
Поживём увидим.

Но я сейчас не о частном, я о всеобщем.
Всеобщее же примерно таково, как описано в предыдущих абзацах.

А как же женщины?

А женщины потом.
То есть девушки.
Если приглядеться к гендерному, извините за выражение,  составу латинских студентов РУДН, становится очевидно, что девочки к ученью от природы не способны, учиться не хотят и  вообще по природе своей предназначены к деторождению.
Кто аллюзий на Герцена не увидел, прямым текстом скажу: женщины бедного и среднего сословий в большинстве стран Латинской Америки от мужчин умственно и нравственно отличаются как обезьяна от человека.
Это малоприятный антропологический факт.

У москвички две косички, у таджички двадцать пять.
Москвички в силу нынешней российской политэкономии таджичек наблюдают часто и со вкусом.
И осознают ряд отличий вроде общей малограмотности, некоторой многодетности и нечистоплотности. Надо думать, таджички тоже на москвичек смотрят и иншалла мотают на ус.
Однако по умолчанию каждая из москвичек предполагает, что за  таджикскими косичками, немытыми телами и  «терпи-молчи» кроется интеллект и чувства, которые женщина сознательно или полусознательно давит в уступку традиции.
Для нас общее место тот факт, что «если бы учили, они бы были такие же как мы».
Нам ОЧЕВИДНО что и женщины и мужчины принадлежат к одному виду и обладают равными умственными способностями.

Относительно нас самих нам очевидно, что если припрёт, можем и посольскую работу, и исследовательскую и министерскую, и наземные цели поражать, и фронтом командовать аки незабвенная Маргарита Пална, если от своих хоботовых немного отвлечёмся.
И ещё много чего можем  вроде «в течение двадцати пяти лет поддерживать в режиме минимального финансирования систему здравоохранения и образования» или там «в условиях поступательного уничтожения социальных гарантий обеспечивать отсутствие отрицательного прироста населения».
Но это лирика и вообще неважно.

Что такие вещи не очевидны бородатым муллам, мы умом понимаем и очень жалеем женщин Востока.
Но прочувствовать, осознать, что это неочевидно миллионам христиан обеих Америк очень, очень сложно.

(Это неочевидно и живущим с нами рядом мужчинам, но об этом потом).

При описанной выше ситуации в системе образования и на рынке труда очевидно, что вкладываются семьи в первую очередь в сыновей.
Многодетность для Латинской Америки до сих пор норма (то есть трое детей – это по их меркам малодетная семья) и наше hijo único или hija única, повторяемое целой группой понаехавших русских специалистов, вызывает лёгкое любопытство.

Как это выглядит в низовой среде при ограниченных ресурсах, мы знаем на примере собственных азиатских республик: мальчика в школу посылают, девочку – нет, мальчику прививки делают, девочке – нет.

Латинская специфика, на мой взгляд, не в намеренном, обусловленном, скажем, исламской традицией, лишении девочек с детства чего-то, что им могло бы понадобиться во взрослой жизни (образования, например), а в том, что образование женщине почти со стопроцентной гарантией не понадобится.
Здесь не надстройка мучительно борется с базисом (в отличие, скажем, от Ирана, где долгобородые умники пытаются держать на положении гаремных газелей толпы грамотных женщин в период пусть вялотекущей, но индустриализации).
Здесь классический базис колониальной аграрно-сырьевой экономики лелеет законную надстройку.

Рынок труда в беднейших странах Латинской Америки не предусматривает рабочих мест в промышленности для женщин.
Экономике зачастую не нужны женские руки даже на швейных фабриках с потогонной системой, даже на сборочных производствах, поскольку мужские зарплаты удаётся поддерживать на достаточно низком даже для корпоративных аппетитов уровне.

Именно поэтому латинский женский мир – это не мир «несбывшихся мечтаний», задавленных дискриминацией, а совершенно герметичный микрокосмос, где просто не знают о других возможностях самореализации кроме деторождения/ ведения дома/работы прислугой.
Чтобы девочка развивалась не в полуразумное животное, а в мыслящего человека, нужна добрая воля и немалые усилия родителей.

Если женщина имеет образование, особенно высшее, особенно фундаментальное, полученное в хорошем католическом университете, для потенциального жениха это своего рода сигнал: как минимум на этапе её студенчества у семьи было достаточно денег, чтобы содержать ДОЧЬ (не сына, дочь, существо второго сорта), не ожидая материальной поддержки и возврата средств.
Высшее образование – это часть приданого, которая порой может заменить приданое целиком.
Если жених достаточно рафинирован, чтобы любить бесполезные дорогие вещи вроде ретро-автомобилей или антиквариата.

Образование фетиш, образованная жена -- предмет статусного потребления.
Требующий, само собой, соответствующего обращения.
И чем беднее страна, чем больше разрыв между богатыми и бедными и чем «правее» официальная риторика, тем выше несут головы те женщины, которым свезло получить и каким-то образом применить хорошее образование.

Ценят, что имеют и в чём отказано большинству их соотечественниц, начисто лишённых каких-либо абстрактных интересов.
«Абстракция» в их случае – не квантовая физика, а любое обобщение, идущее дальше «ночью всегда темно».
Если и хлорка и лизол продаются в супермаркете и стоят на полках рядом, то и хлорку и лизол можно использовать для очищения воды.
Десять капель – и можно пить.

Из этого всего следует ещё одно любопытное явление: поскольку женщин в профессиональной среде не так много и их присутствие, всё ещё отдаёт экзотикой, их не воспринимают как конкуренток и относятся доброжелательно или нейтрально.
Это очень важно.
В России, где женщин-специалистов почти столько же, сколько мужчин, дискриминация по половому признаку мощнейшая – чего стоят одни объявления на всех без исключения сайтах вакансий с обязательным указанием «мужчина/женщина (а для женщин ещё и с возрастным цензом до 35/40 лет).
По умолчанию, если на вакансию есть два соискателя с одинаковым резюме, предпочтут всегда мужчину, зарплату повысят мужчине, премию вне очереди выпишут мужчине.
Нахамят же, разумеется, женщине и лишнюю работу свалят на неё.


Резюмировать можно следующим образом
Образованные женщины, трудоустроенные в право-консервативных латинских странах испытывают в профессиональной среде меньше хамства и дискриминации, чем их сёстры в России, пользуясь декорумом католического патриархального общества с одной стороны и кастовыми привилегиями профессионала среди неграмотных – с другой.

Декорум этот обеспечен не в последнюю очередь инерцией мышления: ещё не так давно любая высокооплачиваемая женщина-специалист была чьей-то дочерью (ну вот не случилось сына у какого-нибудь туза), женой или любовницей.
В политическом классе правило это по сию пору почти универсально, но среди профессионалов случаются и исключения.

Эти женщины ценят свои привилегии очень высоко и зубами за них держатся, осознавая, в каком аду и на каком уровне личностного развития функционируют их соотечественницы.
Соотечественницы же мало что осознают.
В странах, где женщины имеют больше возможностей для получения образования и трудоустройства, где женский труд составляет конкуренцию мужскому, ситуация похожа на российскую: подсидят, дурой-бабой обругают, зарплату положат меньше.
С одной лишь разницей.

Крайне редко можно услышать от окончившей университет латинской тётки, что свои профессиональные достижения она ставит куда ниже способности создать «покой и уют в семье» или виртуозно отгладить рубашку мужу.

Поэтому, когда ваша покорная корреспондентка слышит такое в России, ей хочется заломить руки и упасть в обморок.
И чтобы обмахивали веерами и подавали мохито.

С рубашками этими вообще беда.
Буржуазки в Колумбии, независимо от наличия образования, считают, что жена уважающего себя человека не должна осквернять рук работой под дому.
Фразу Que no soy tu empleada – «Я тебе что, домработница» может запросто получить зарвавшийся муж, который вдруг возжелает непосредственно от благоверной глаженую рубашку.
Одна русская bogotana, которая, как все мы и швец и жнец, опоздала на рандеву с местными подругами и привела в извинение сакраментальное: «Ой, девочки, рубашку мужу гладила, завозилась».

Ей отказали от нескольких приличных домов.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив