Морок. Часть I

detnix — 10.11.2014 Кто-то в комментах рекомендовал мне начать писать фэнтэзи или на худой конец — фантастику. Мне и подумалось, а чем я хуже других. Мой бывший подопечный, пока остывал автомат, писал сказки, а я, стало быть, начну осваивать фантастику. Критика принимается, как и ругань. Мат тоже подойдёт. Он хорошо оттеняет личность рецензентов. Банить никого не буду. Я добрый.

---

Морок

Странное однажды случилось. Ещё бы вспомнить, — было ли вообще. Февраль 1995-го. Мерзко и слякотно той зимой казалось, и не только в погодах. Первая Чеченская — гаже войны и не упомнить. Как раз о ней талдычили мы в подземелье багажного отделения на Ярославском вокзале. Мы, — это я, новоиспечённый образчик высшего золотопогонного офицерства, брат моего друга и друг брата моего друга. Заковыристо, но таков был людской расклад в тесной душной коморке, уставленной рядами стеллажей с чемоданами, баулами и клетчатыми сумками из полипропилена. Последние зрительно подавляли привычную дорожную тару и числом, и размерами, и весом. Мои добрые друзья запрещали мне даже прикасаться к реквизиту угасающего племени челноков. «Поначалу от этих сумок проходу не было. За них мне дважды грыжу правили», — пояснял Серёжа Сорокин, брат которого и направил меня на реабилитацию в «багажку».

Чуть ли не полтора года готовили мы войну с чеченами. В штабе я тогда околачивался. Насмотрелся — не всякому историку такое в бреду привидится. Водка, бабы и бани — вот основной перечень нехитрого инвентаря наших стратегов тех смутных лет. Я, помнится, втихую дневник принялся вести и даже повесть в черновых записях сшивать взялся, да бросил вовремя, один чёрт — никто не поверит. А время было ужасное! Каждый день по полтора кило сводок и оперативок на мой стол ложилось. Тогда я и научился читать по диагонали. Это вроде как «Войну и мир» за пару часов прочесть. А ещё через день мотаться в Администрацию Президента, через два — в МВД на Октябрьской. Да и на Лубянке покоя не было. Каждое утро бухать, каждый вечер бухать и пересиживать, а ещё дрыхнуть на стульях вряд, когда метро закрыто, да и служебная разъездная мечется от «Аквариума» или «Ясенево» до разбросанных по столице явочных квартир.

Совсем невмоготу стало, когда Грозный принялись бомбить. Агент из-под Дудаева все провода пообрывал, корректируя огонь и штурмовые удары по междугородному телефону. Тут я и сломался. Сон вышибло вместе с мозгами и голоса чьи-то в голове поселились. Журчат о чём-то о своём, как бы диалоги выстраивают. Вроде, прислушаешься — понимаешь о чём, а голову в сторону повёл — будто и не было их вовсе. Кстати, водка пошла веселее, точно вода из-под крана. Трижды под мухой нарвался на гнев начальственный.  В запале даже намекали добровольно рапорт написать, мол, нам таких инициативных алкоголиков-аналитиков только не хватает.

Пришёл как-то в кабинет после очередного разноса, глаз дёргается, в руках тремор, хоть бечёвкой подвязывай, закурить боязно, а ну дыхание вспыхнет. Навис тогда надо мною друг и товарищ Вовка Сорокин, полковник, матёрый опер и старший брат того Сорокина, с кем я вскорости грузчиком на подхвате стал. Плюнь, говорит, Гера, на всё. Роздых тебе нужен. Может, — в Одинцово, в «Солнечную Поляну» на пяток дней (ведомственный дом отдыха)? Хотя вряд ли… Зашёлся ты не по детски. Гляди, как рожу перекосило… Ты в зеркало давно смотрелся? Такой как сейчас, ты бы у Фрейда в любимчиках ходил. Пойдём со мной на Три Вокзала, там народ душевный, от корней, не чета нам, работой калеченным.


— Лечился я уже на вокзалах, когда наших танкистов в шаурму закатали, — грустно ответил я. — Помнишь,  придурков с отдела, тех что офицеров в Кантемировской на штурм Грозного вербовали. Как их трупы на фото увидел, так — на вокзал! С бомжами задружил… малость с души спало. Ты прикинь, Леонидыч, в рыгаловке левее Ленинградского познакомился с мужем племянницы Шукшина…
— Известное дело, в рыгаловках да на вокзалах всякая непутёвость творческой интеллигенции только и расцветает. Да я о другом… Брат мой младший грузчиком на Ярославке подрабатывает. Философ из МГУ, а с ним лётчик-подранок в паре тюки ворочает.  Их послушать, так этот зануда и соплежуй Курвонян отрыжкой Маймонидов покажется…
— Про отрыжку всё знаю, а про Маймонидов что-то запамятовал.
— Да хрен его знает кто такие, мне их брательник порекомендовал. Прочитай, говорит их «Мишкину торбу» («Мишне Тора») и тебе весь мир откроется. Типа — отдёрни штору, а за ней вертеп из голых бесов…
— Кто они?
— Точно не скажу. Серёга сказал, как бы, философы… Я даже не знаю, много ли их было, а может Маймонид, он вообще один. Помню, кучковались те философы то ли в Турции, то ли в Египте. Бес их разберёт этих учёных янычар.
— А чем тебе Курвонян чем не пришёлся? Слушал его — державно говорит, Маркса поминает, простую мысль так закрутит, точно ребусы для журнала «Мурзилка» всю жизнь склеивал. Ты у него про контрмодерн читал?
— У меня на семью времени в обрез, а ты меня своими учёностями поносишь, — обиделся Сорокин. — Только пустой он, твой Курвонян, души в нём нет. На всех работает. Стахановец! Вон, в соседнем управлении его из рук кормят, а экономическое — дело шьёт. Последнего нашего председателя так окрутил, что тот в кутузке оказался. Всех, у кого подряд на мозгоправство берёт, чуть не до погоста доводит. Соловьём пел в МГК, помнишь? И где тот МКГ КПСС и члены его, обвисшие. А ведь все платили, и коммунисты и либералы. И Берёзу охаживал и Петю Авена. С Гусинским ручкался, а потом не мывши их — папаше Зю мозги вправлял. А как русских в Прибалтике сливал помнишь?
— Не помню что-то…
— Ты же, Гера, вообще главное запомнить не в состоянии. У тебя вся башка книжками забита, потому и опер ты некудышный. Слушай скорее сюда. Приезжал этот паяц со своим театром в Прибалтику, каждому русском в душу плюнул, слил их как рыбью требуху в канализацию, а вернулся — и недели не прошло — от Миши «Меченого» два нехилых дома в центре Москвы получил. Там и лицедействует по сию пору.  Остаб Бендер по сравнению с ним — заведующий Районо. В 6-м Управлении поговаривают — и алмазами приторговывать начал. А ты мне тут «Мо́дерн то́кинг» разводишь. Ладно, будет уже трепаться, пойдём на физиотерапию!

«Врачи-физиотерапевты» приняли пациента настороженно. Одна моя большая звезда давила на мозг эскулапов хуже чирья подмышкой. Но после первой обстановка разрядилась, а когда сановный посетитель отнёс кованый сундук на полку,  и, соблюдая политес, вручил багажную бирку дородному узбеку с блиноподобным лицом, процесс психотерапии завертелся.

В тот удивительный день, отмеченный разве что исходом Джохара Дудаева из Грозного, всё было как обычно. Философ Серёга и бывший зам. комэска Генка Завьялов, словно «Двое из ларца» — герои мультфильма «Вовка в тридевятом царстве» — кидали на полки багаж транзитных пассажиров. Сергей Сорокин был жилист и подвижен. Картавил неимоверно: «Би́очку не забудьте, любезнейший…, и с вас тѓи чеѓвонца…, да, и чем учку погѓеете? Сохранность, сами понимаете, да и полочка элитная для вашего нессесера…». Завьялов был тучен, как всякий летун, распрощавшийся с небом. Обходительностью он не блистал, поэтому рвал душу пассажирам короткими фразами: «Цена двойная… а вы как хотели, где вы здесь слона видите? Кран вызывай, коли твой контейнер в окошко не влазит». Я в это время тыкал тряпицей, смазанной зелёнкой, в своё разодранное об угол стеллажа плечо. «Герман, мать твою! — орал правдоруб Завьялов, — кончай Айболитом прикидываться, обед скоро, а ты нам очередь не рассасываешь. Прими у дамы, что грудью прилавок полирует, её чёртов рундук! И где она только эту рухлядь раскопала!»

На стене зашумел механизм старинных колхозных часов, некогда висевших в красном уголке родового села философа. Гиря с цепочкой подалась вниз, слепоглухонемая кукушка выпала из гнезд и в редсмертных конвульсиях повисла на пружине. «Всё, обед, граждане! — голосом ведущего на президентской инаугурации, объявил тучный лётчик. — Я тебе что, очкарик, сказал! Стёкла протри! Видишь, с часу до двух обед… Ночь, говоришь, — тем более. А вы, дамочка, оставьте в покое мозоль в моей душе, мне дома есть кому её теребить…»

За трапезой сидели молча. Пили сухое вино, разбавленное Боржоми, ели нехитрую снедь. Умиротворяюще тикали старинные ходики с уснувшей в гнезде кукушкой. В телевизоре на кронштейне Борис Ельцин беззвучно жевал речь, назидательно поднимая брови и величественно замирая в одному ему известных смысловых акцентах. Грузчики ещё потели, но уже остывали и вскоре философ сменил футболку на свежую, после чего глубокомысленно заметил: «От мерзостей жизни нас могут спасти лишь катакомбы!» И он торжественно обвёл взглядом подземное хранилище. Герман, которому жутко нравились его новые друзья, подобострастно поддакнул, добавив, что эту мысль высказывал один известный современный философ. Сергей, ревниво отреагировав на словосочетание «современный философ», заметил, что из России все философы давно уже уплыли на пароходе. В это время в закрытое приёмное окошко постучали. «Обед!» — заорал лётчик, меняя мокрые от пота клетчатые трусы на новые в горошек. Стук повторился. Грузчики раздражённо переглянулись. И в третий раз постучали… «Клять их всех! Ты, держиморда золотопогонная, пойди к окошку и скажи этому козлу что мы о нём думаем. Учись вырабатывать командный голос!»

Козлом оказался худой долговязый подросток, опиравшийся на виолончель в кожаном футляре. «Мальчик, ты по-русски читать умеешь?» — завёл антимонию вежливый Герман, то есть я. «Гони его в шею!» — зарычал тучный Завьялов, выглядывая красной рожей из-за стеллажа. Окинув взглядом посетителя, лётчик добавил: «Эй, Растропович, вали отсюда, пока коммуняк не кликнул. Они-то тебе мигом контрабас на голову оденут за поруганного Дзержинского и просраный девяносто третий!» Мальчик заплакал. Я стушевался, лётчик крякнул. Серёга сдобрился и понёс на вытянутой руке подкидышу надкусанную конфету «Цитрон». На меня нахлынул приступ гуманизма и я через окно потрепал отрока за его пшеничную шевелюру. Малец затих. Вдруг он содрогнулся и, срываясь с фальцета на баритон, изрёк: «Гера, как долго я тебя искал!» Я в ужасе отшатнулся. Подельники замерли, а отрок, каким-то неестественным для подростка голосом продолжил:

— Хотел подойти, когда ты мочился на колёса маневрового электровоза, но ты проворным оказался, испарился, будто и не было.
— Так это, того… —  я в замешательстве начал оправдываться, — увидел обходчика… ну сам понимаешь…
— А второй раз засёк, когда ты у бабули «тормозок» покупал.
— Да, — подтвердил опешивший гуманист-держиморда, — котлетки с картошкой и укропом. Сейчас только доел.
— Ты главное, не пугайся, — продолжал наводить чары загадочный виолончелист. — У тебя дома на кухне что?
— Что? — эхом повторил зачарованный Герман.
— Большие бирюзовые настольные часы с надписью «За службу Родине!» Стены зелёные, верно?
— Да!
— И мебель кухонная у тебя, как у клоуна, синими и жёлтыми квадратами поделена.

Сзади наливались гневом философ и лётчик. Первым ожил Серёга.

— Он твою квартиру огѓабил! — сделал обоснованное предложение жилистый напараник. — Огѓабил и припёѓся за выкупом.
— Дай я его контрабасом огрею! — выдвинулся вперёд лётчик-подранок.

Мальчик вдруг заплакал. «Дяденьки, куда я попал? Кто вы такие?» Мальчик плакал искренне, размазывая посиневшими кулачками сопли по лицу. Воинственность грузчиков сменилось полным недоумением. Вдруг отрока передёрнуло, веки его на секунду опали, но тут же открылись, явив колючий взгляд другого человека. «Бл.дь! — грязно выругался виолончелист. — Немец клятый! И вся техника у него глючная! Налакался шнапса, немчура сраная, и теперь валяется в прихожей, а меня тут колбасит по Вселенной!»

Я всё более стекленел. Чтобы не поддаться охватывающего меня ужасу, я задал самый нелепый за трудовую ночь вопрос: «А как звать твоего немца?» «Трахтенгольд, Боря Трахтенгольд», — живо ответил отрок и снова сделал плаксивое лицо. Завьялов не выдержал. Резво дёрнувшись вперёд, он схватил подростка за ворот и, легко подняв, втащил в багажное отделение. С противоположной стороны с поминальным аккордом обрушилась виолончель. Легко перемахнув стойку, Сергей поднял инструмент и беременный застывшей музыкой, впорхнул обратно, не забыв запереть окошко.

Отрок внимательно оглядывал кладовую, потом, вперив глаза в ошалевших от происходящего железнодорожных грузчиков, повелительно сказал: «Всем садиться!» Грузчики повиновались. «Если снова увидите мальчика — дайте ему газировку, а если буду я — молчите и внимайте!» «Да как тебя звать, бесноватого?» — не выдержал Гена Завьялов. «Владом!» — ответил гость и, подвинув стул сел перед замершими мужиками.

---

Продолжу или завершу назидательный фантастический хоррор завтра или послезавтра. Хватит политики! Лучше я распугаю читателей, чем три дня подряд отрабатывать их комменты.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив