Моё смиренное кладбище или Как я работал на ЗиЛе (окончание)

rusautomobile — 03.06.2012 Начало повествования смотрите ЗДЕСЬ (ссылка).

6.

Удушливо запахло угарным газом: привезли очередную кабину из кузовного. Орущая Дюймовочка деловито подгоняет кран-балку, я же лезу на борт грузовика выравнивать захваты, снизу их не достать. Секунда, две – и понимаю, что кабина начала движение вверх, а я не успел отцепиться. Ну что, взмывать вместе с кабиной или прыгнуть? Прыгнуть проще. Разжимаю пальцы, одновременно разворачиваясь влево, чтоб не жопой на пол падать. Невысоко, метра полтора. И тут кабина пуляет вверх со всей прытью электромотора кран-балки, правая нога за что-то там цепляется и я почти переворачиваюсь башкой вниз. Нога отцепляется, в ней что-то хрустит и приходит медленная мысль: сейчас умру от боли, скорей бы уж до пола долететь.

Падаю на спину, корчусь. Но никто этого не видит, все стоят по ту сторону грузовика. Кабину отводят подальше, шофёр неторопливо лезет в кабину (я на всё смотрю в рапиде), включает зажигание – и прямо из выхлопной трубы мне в нос летит таблица Менделеева, в количестве, мало совместимом с жизнью. Лежу в полуметре от машины и думаю: сразу умереть или сделать ещё один вдох?

Грузовик отъезжает, на меня обращают внимание.

- Ты чего зелёный такой? – спрашивает Винодел.

- Да как бы это… Коленку сломал. Больно очень.

Винодел чешет в затылке. Я полулежу, прислонившись к столбу, смотрю замедленное кино про болевой шок.

- А у меня тоже случай был, - говорит Винодел, - я руку вывернул. Болела, сука. Я уж чем только не мазал, потом в поликлинику пошёл. Содрали с меня 800 рублей за анализы, хотя зачем мне анализы, у меня рука болит! Потом на рентген отправили, ещё тыща. Я им три тыщи за всё заплатил, а рука сама потом прошла…

Сквозь морок вижу, как подходит Орущая Дюймовочка в окружении таджиков.

- Что случилось? Упал?

Начальница на секунду задумалась. Но только на секунду:

- Слушай, я же видела, как ты хромал! Это у тебя коленка раньше сломалась, не здесь!

И больно, и смешно.

- Ну это же не производственная травма, да? – продолжает наседать Дюймовочка? - Ты же не здесь упал?

Становится жалко начальницу.

Ладно, - говорю, - не здесь я упал. Не вопрос. Травма не производственная. Только дайте до стула доковылять.

Пытаюсь встать и понимаю, что не в этой жизни. Винодел пошёл искать палку, не нашёл, при всех сломал веник, вытащив из него черенок. Как-то дополз до стула и понял – всё, дальше только на носилках.

Таджикам быстро стало неинтересно, но начальница и пара коллег собрались вокруг, без смущения обсуждая, что со мной теперь делать и почему с москвичами всегда проблемы. Выхватываю взглядом Интеллигентного Жлоба и говорю:

- У меня там…в раздевалке…есть таблетки. Принесите, пожалуйста, я ключ дам.

- Не, что ты! – отмахивается Интеллигентный Жлоб, Меня вздрючат за это, нельзя нам по чужим шкафчикам лазить.

И уходит.

Взглядом подзываю Паренька-из-Казани, прошу сбегать в раздевалку. Да не вопрос, говорит, берёт ключ и приносит все мои вещи. Дюймовочка к тому времени развела бурную деятельность по доставке меня… нет, не в больницу и не домой. До проходной. Но какая проходная, если шагу не могу ступить?

- Вот, - Орущая Дюймовочка показывает на подкативший прямо ко мне жёлтый ЗиЛ, - Он тебя до проходной довезёт. А я пропуск отдам, только ты потом заявление на отгул напишешь, за свой счёт.

Кое-как залезаю в кабину. Не столько залезаю, сколько позволяю себя внести Пареньку-из-Казани. Он берётся проводить до моей машины.

Легко сказать – проводить. Вываливаюсь из кабины ЗиЛа на асфальт возле проходной и понимаю, что дальше могу ползти только на заднице. И то недалеко, не до машины. Пару шагов делаю, опершись на провожатого, это даётся трудно, боль сильная, даже если на одной ноге прыгать. Любое сотрясение отдаётся в коленке, боль захватывает полностью, до кончиков волос и уже кажется, что останусь тут, ничего не надо, только не трогайте. Паренёк-из-Казани берёт меня за поясницу и взваливает себе на плечи, всего и сразу. Ниже меня ростом, он идёт, балансируя, я кожей ощущаю, как ему тяжело. Триста метров после проходной мы проходим в несколько этапов, с закусанными губами, стараясь не говорить. Паренёк доносит меня до машины, спрашивает, надо ли чего ещё. Прошу одного – воды. Где-то он находит воду, я включаю зажигание… Всё, тут наступает финал мужества, правая нога просто не переносится с педали на педаль.

7.

Не буду рассказывать про приключения того вечера в нескольких больницах, это не важно, это выпадает из контекста. Но остаётся в контексте пара звонков Орущей Дюймовочки, заискивающе-настойчиво спрашивающей меня, что я сказал врачам, что они написали в карте.

- Ну ты же не сказал, что это производственная травма, да, не сказал? Ну ты же сказал, что упал из автобуса, да?

Расслабьтесь, милая начальница. Это была непроизводственная травма. А спустя три месяца мои записки уже не имеют юридической силы.

8.

Болезнь растянулась почти на полтора месяца. Вернулся на работу я в конце апреля, отдохнувшим, и с некоторой переоценкой производственных ценностей. Проще говоря, затея с самовоспитанием посредством физического труда и намеренного самоунижения мне как-то поднадоела.

За это время произошли изменения: уволился Винодел, закончилась практика у прикольного паренька из Калмыкии. Но появились три новых таджика и на сборке кабин они теперь составляют абсолютное национальное большинство. Зачем их взяли на работу – непонятно, по-русски новобранцы почти не говорят, толку от них никакого. К тому же в ЗиЛовской атмосфере уже ощутимо начинает чувствоваться приближение финального циклона, только и разговоров, что скоро всех уволят, а в АСК начнут собирать иномарки. Но кабины продолжают приходить, и мы продолжаем их собирать. Одну, максимум две в день.

Моё смиренное кладбище или Как я работал на ЗиЛе (окончание)

Весь цех заставлен собранными или почти собранными машинами, площадка за АСК, все проходы, проезды и закоулки. Места нет, машины даже оставляют на участке доводки. Конвейер тем временем тужится, выдавая каждый день по два-три никому не нужных автомобиля, рабочие смотрят на это грустными взорами. Последний тренд: начали использовать китайские кабины, ставить их на шасси 4331 с дизельным двигателем. Китайских кабин скопилось штук сорок, стоят они в АСК уже года три, судя по слою пыли.

Почти все они некомплектные, часть китайцы неправильно укомплектовали, часть раздербанили на запчасти сами ЗиЛовцы. Прилаживание кабин к шасси всякий раз обрастает огромным количеством сюрпризов и неожиданностей, ничего кроме злой матерной ругани с того участка не доносится.

Делают Кентавры, разумеется, не на конвейере, а отдельно, тратя по нескольку дней на доводку одной машины. Мы к этим кабинам касательства не имеем, наша задача в том, чтобы просто поднять их к доставочной ленте. Но это не так просто – на ЗиЛе нет подходящих тележек, вот таких:

…и приходится вызывать погрузчик. Погрузчику тоже несладко: основания, на которых кабины пришли из Китая, давно проржавели и рассыпаются в момент попытки поднятия. Едва-едва приподняв за один край, погрузчик волочёт кабину по полу к кран-балке… Это тоже есть на видео.

Привезли две сдвоенных кабины Бычка.

Все рванулись собирать, но Орущая Дюймовочка охладила трудовой пыл:

- Стоять! Не трогать!

Оказывается, это не просто кабины, а машинокомплекты для сборки в Петровске. И наша задача – положить в салон те детали, что обычно устанавливаем на такие кабины. В этом видится профанация самой идеи сборки, потому что в Петровск отправляются не СKD, а готовые шасси и слегка недособранные кабины. Вот так:

И нелепо говорить о том, что Петровский завод автозапчастей сможет сам, без ЗиЛа, производить Бычки. Вот пишу эти слова и одновременнно захожу на сайт ЗиЛа. Там написано вот это:

Да.

А ещё ЗиЛ вовсю пиарит собственный переход на Евро-4. Не знаю уж, как обстоит дело с минскими дизелями, машин с ними не очень много. Основная масса – это бензиновые грузовики 4331 с одинарной или двойной кабиной. Вот что написано на сайте:

Даже не знаю, что и думать… Ни одного впрыскового бензинового мотора я на конвейере не видел. А видел там карбюраторные V-образные двигатели ЗиЛ-508, не отвечающие не только нормам Евро-4, но даже Евро-2.

Специально подходил к ребятам, которые на отдельном участке моторы маслом заправляют, спрашивал: был впрыск? Нет, говорят, не видели никакого впрыска.

Для меня это один из философских вопросов: как умудряется ЗиЛ производить и даже иногда продавать машины, не отвечающие действующим в России техническим требованиям? Кто продлил сертификат, куда смотрит Минпромторг? Подсознание улыбается и предлагает не упражняться в риторике, а ум всё равно цепляется за это системное противоречие.

Конец апреля. Автобусы, которые начали собирать в самом начале марта, ещё не сделаны, готовы только четыре, пятый пошёл в работу. Дивлюсь и восхищаюсь терпением тех ребят, что в отсутствии какой-либо документации, втроём-вчетвером, по восемь часов в день возятся с нелепой конструкцией, что-то прилаживают, пытаются сделать аккуратно. Работает там и Светлый Таджик.

Захожу ближе к концу дня на сборку автобуса, смотрю, снимаю.

А тем временем происходит небольшой скандальчик. Светлый Таджик взялся прикручивать печки в задней части салона, а там такая конструкция, что саморез вогнать можно только под углом, отвертке мешает верхний кронштейн печки. Кроме того, в наличии у нас только длинные саморезы, они больше, чем толщина фанеры, в которую их вкручивают. Поэтому саморез упирается в металлический пол, который категорически нельзя дырявить. Но если саморез загнать под углом, до длина его выбирается и он не вылезает из фанеры.

Вот эти-то саморезы и увидела контролёрша. Обычно как: на что контролёр пальцем покажет, то работяги немедленно должны исправить. А тут Светлый Таджик начал объяснять: саморезы длинные, печка кривая, иначе не прикрутить. Она за своё: саморезы должны быть прикручены ровно! Правы, наверное, оба, ситуация патовая. Переходят на повышенные тона, чего с таджиками сроду не бывало. И вдруг слышу голос контролёрши:

- Набрали тупых чурок, саморез закрутить не могут! Иди баранов паси, раз такой тупой!

Вижу, как Светлый Таджик бледнеет, как рушится его маленький внутренний мир, мир с очень зыбкими границами, ровно такими, чтобы едва-едва противостоять уличным ментам и гопникам. Здесь, на ЗиЛе, он явно не ожидал такого выпада, растерялся, пропустил подлый удар. Ему уже трудно стоять, он садится, роняет голову. Он плачет.
Контролёрша, понимая, что перегнула, быстро успокоилась и свинтила. Подхожу к Светлому Таджику, пытаюсь как-то успокоить, ладно, типа, не обращай внимания, подумаешь – женщина! Это мало помогает. Светлый Таджик говорит тихо, на грани различимости:

- Я ей ничего не сделал, зачем она посылает меня пасти баранов?

У Джека Лондона есть рассказ «Акула», в котором ставится вопрос: может ли истинный джентльмен назвать даму свиньёй? Мне в этот момент очень хочется побыть истинным джентльменом, найти контролёршу и при всех назвать её свиньёй. Но я этого не делаю.

9.

В АСК пришла некая начальственная делегация, для неё мы подогнали одну «пожарную» кабину к покрасочной камере. Делегаты, главным из которых был невысокий крепкий паренёк с типичнейшей внешностью братка, начали обсуждать, можно ли перенести покраску кабин в АСК и, соответственно, всю их сборку, сразу после сварки. Ходили вокруг, вертели баллончики с краской… Нас близко не подпускали (не хрена работягам делать близ начальства!), поэтому не знаю, что они там решили.

10.

Последний день перед майскими праздниками, кабин нет, конвейер стоит. В АСК генеральная уборка. Орущая Дюймовочка мечется, раздавая команды: взял метлу, собрал гаечки, убрал гайковёрты…

Таджикам достаётся самый грязный участок: нужно залезть в подвал под конвейерной лентой (не главного конвейера, а нашего, кабинного) и вымести вековую грязь. Там реально не ступала нога человека лет пятнадцать, пыли столько, что без респиратора метлой махать – самоубийство. Но таджики набрали в ведро воды, взяли мётла – и пошли на трудовой подвиг. Я тоже зашёл, послонялся по узким коридорам, напоминающим заброшенное бомбоубежище…

Нашёл там бутылку от водки, судя по наклейке, середины восьмидесятых годов, по 4.12. Я хорошо помню такую.

И разом, резко, мне осточертели этот подвал, эта бессмысленная уборка, эти бессловесные таджики, жующие насвай, начальство, разочарованное в москвичах вообще и во мне конкретно, весь этот ЗиЛ, свято пестующий худшие заповеди социализма, вся работа над собой, над собственным эго, будь оно неладно. Наверное, с меня хватит.

Вылезаю из подвала, сажусь, размышляю. Нарисовывается начальство.

- Я тебе чего сказала делать, а?

Встаю, смотрю ей в глаза. Она глаза отводит, точнее, смотрит демонстративно сквозь меня. Я – не человек, я функция, у меня нет и не может быть мнения, а если оно есть, оно неправильное. Как в армии. Но мы не в армии. Поэтому я встаю и говорю:

- Знаете, вы мне надоели.

Морщинки на симпатичном лице Дюймовочки не дрогнули, она и не такое слышала в своей многотрудной биографии. Но для меня пошёл обратный отсчёт.

Поскольку терять уже нечего, иду фотографировать цех, чем, конечно, накликаю гнев всяких других начальников.

- Зачем ты фотографируешь? Ты откуда?

Знаю, что передо мной стоит начальник АСК Борисюк, но не могу удержаться от ехидного:

- А Вы откуда?

Через полчаса Дюймовочка получила разнос от Борисюка и возненавидела меня ещё больше. Можно было собирать вещи. Хотя какие вещи… В цех вообще ничего нельзя проносить, с чем пришёл, то в шкафчике раздевалки и оставляй. В самый первый день выдали два гаечных ключа, пассатижи и бородок, так я ими и не пользовался почти, так в шкафчике и лежат. Но уйти так просто, без профита? Хрен вам! Подхожу к корзине с браком, выуживаю две эмблемы, и не таясь кладу их в карман. Fuck на вас с прибором, автостроители!

На клочке бумаги пишу заявление «по собственному» и иду искать того начальника, что стоит в иерархии между Борисюком и Дюймовочкой. Битый час брожу по цеху, не нахожу. Несколько раз пересекаюсь с Орущей Дюймовочкой:

- Что ты всё ходишь, а? Всё ходит и ходит. Ходит он! Увольняйся уже! Слышишь, увольняйся!

Полупустой цех отзывается красивым эхо:

- …няйся!

Не нахожу нужного мне начальника, кладу листок на стол в отделе кадров. Тетчер велит сдать спецовку. Не, говорю, не сдам, себе оставлю, она мне будет многое напоминать. А ты, говорит, на спецовку и не заработал, тебе меньше денег положено, так что сдай. Сил спорить нет, обещаю вернуться и всё сдать. Беру пропуск и, как был в рабочей одежде, иду к проходной. Больше я на ЗиЛ не ходил.