Михаил Баранов - о времени и о себе...

kalakazo — 12.06.2017 Теги: Чаплин Хоть и не сторонник я луриитов, но в качестве темы для дискуссии,
предлагаю любопытное интервью
адепта Вадима Мироновича Лурье:

"Экс-монах, ставший видеоблогером: почему невозможен мирный диалог между Церковью и обществом

Григорий Баранов — один из немногих, кто не только покинул РПЦ, но и открыто выступил против нее. По его словам, под конец монастырской жизни его пару раз отправляли на лечение в психиатрическую больницу, а после по приказу настоятеля братья-монахи вывезли его в лес и подвесили за ноги вниз головой — за смелость обличать начальство, критиковать современный монастырский уклад. К тому времени сама вера в Бога угасала в Михаиле. Выйдя из стен монастыря, он создал проект «Расцерковление», ведет видеоблог: колесит по стране, общается с людьми, делает полноформатные фильмы.

«Происходила лишь имитация монашества для внешнего мира»

— Михаил, расскажите о собственном религиозном опыте. Что привело вас к вере, в монастырь?

— Вы знаете, молитвенная практика порой приносит ощущение неземной радости. Правда, как я потом узнал, этому есть вполне материальное объяснение. Во время такой практики в мозгу выделяется определенный гормон настроения, диметилтриптамин, и когда происходит его прилив, то верующие испытывают то, что в православии называется «благодатью» или «посещением небесной радости». Через какое-то время к этому привыкаешь, а дальше и этого становится недостаточно. И тогда понимаешь, что нужно переходить на следующий уровень — от просто прихожанина к чему-то более глубокому.

Лично я посещал приход отца Дмитрия Смирнова (священник РПЦ МП, знаменит одиозными высказываниями, типа «атеисты — цирковые животные», «несите всю вашу зарплату в храм». — Прим. авт.). Там я понял: чтобы избежать после смерти ада, просто слушать его проповеди по субботам и воскресениям недостаточно. Над спасением души нужно радикально трудиться всю жизнь. Действовать только по книжкам тоже недостаточно: наш ум ограничен и не сможет постичь всю глубину веры. Так я решил, что нужно выйти из суетной городской обстановки и перейти в особую среду, в монастырь, и там стать иноком. Именно в монастырях можно перенять опыт спасения, как говорится — «онлайн», от носителей истинной веры, то есть от старцев.

Институт старцев — это православная структура, параллельная церковной иерархии. Она для тех, кто реально работает над собой ради спасения. Считается, что старец способен видеть твое состояние. Помните кадры из фильма «Терминатор», когда Шварценеггер смотрит на мир глазами киборга и сканирует его? Вот, примерно так же и старец якобы может видеть тебя насквозь: что ты думаешь, какие у тебя болезни, страсти и так далее. Далее он способен указать тебе путь исцеления от греха и направить тебя к спасению. Например, я таковым, только «духовным киборгом», считал отца Наума, что в Троице-Сергиевой лавре. Сейчас он при смерти.

«В самом начале наш старец говорил нам придерживаться ручных технологий в строительстве из древесины и кирпича. Но потом стало очевидно, что эти архаичные стройки не соответствуют желаемым темпам»
«В самом начале наш старец говорил нам придерживаться ручных технологий в строительстве из древесины и кирпича. Но потом стало очевидно, что эти архаичные стройки не соответствуют желаемым темпам»
Надо сказать, что еще я поддался некоему массовому психозу. Оказалось, что в конце девяностых тысячи молодых людей, выпускники престижных московских вузов, устремились в монахи. Кто-то из них даже отслужил в армии, они были вполне адекватными. Тогда я понял, что не один такой, что все вместе, такие же, как я, мы не можем жестоко ошибаться, это наша судьба. Я решил, что у меня есть все задатки стать настоящим преподобным, что и подтвердил сам старец.

Монастыри на тот момент давали жесткий режим дня и авторитарную структуру управления, похожую на армейскую. И, к слову сказать, там не было особого места человеческому достоинству. Учитывалось лишь то, насколько ты способен исполнять поставленные задачи. Моими нишами были церковное пение, ремонт техники и металлообработка. До монастыря у меня был свой бизнес — изготовление инструментов для декоративно-прикладных искусств (этот навык, кстати, спас меня после ухода из монастыря). Так я и начал свой монашеский путь.

Правда, некоторые слова наставников вызывали диссонанс уже тогда. После школы я проучился пару курсов на факультете кибернетики в МХТИ имени Менделеева, а потому имел представление о компьютерной технике той поры. И вот, старец говорит мне, что кибернетика — это дьявольское зло, а интернет создан «жидомасонами» с целью оклеветать православие и его лично. Но я был склонен все воспринимать на веру, а потому «оцифровка» моего сознания прошла успешно.

— И чем же все закончилось, почему вы стали известным антиклерикалом-блогером?

— А дальше я увидел и свое несоответствие монастырской жизни, а также несоответствие своих братьев по вере. Все те задачи по обретению так называемого «бесстрастия», которые были необходимы для достижения святости, оказались просто противоестественны с точки зрения физиологии. Причем не для меня одного. А со стороны наместника монастыря и духовника, ничего, кроме бегства от сложности психического состояния и слов «мы тебе прощаем этот грех», не происходило. На мой взгляд, происходила лишь имитация монашества для внешнего мира.

Когда я приходил в монастырь, то провозглашалось, что это место — мужицкое царство, что главное в нашей жизни — это Иисусова молитва и труд. И что интересно, в самом начале наш старец говорил нам придерживаться ручных технологий в строительстве из древесины и кирпича. Но потом стало очевидно, что эти архаичные стройки не соответствуют желаемым темпам, не подходят для статистики церковному начальству. И что пришло на смену всему этому? Храмы стали строить за два года по абсолютно современным технологиям, а на самые трудоемкие этапы, как бетонирование и штукатурка, стали привлекать гастарбайтеров другой веры. Сами монахи предпочли более технически интересные или просто административные должности. Но вовсе не послушания: работу в огороде и трапезной, стирку и так далее — все это охотно по возможности отдали женщинам. А впечатлительные чиновники и бизнесмены увидели, что им всегда рады в монастыре, на глазах превращающемся в туркомплекс или клуб выходного дня. Тогда и деньги потекли рекой. Хотите самый большой храм в Новосибирске? Только скажите — мы вам все построим.

В итоге в чем стал заключаться «подвиг» монашества? В эффективном обхаживании редких паломнических групп. А попытки избежать начинающее разрастаться пьянство решили заместить разными земными утешениями: просмотром видеофильмов, спортивными играми, поездками в паломничество или в отпуск к родителям. Разговор о безмолвии и молитве даже стал неудобным. Я начал задавать слишком много лишних вопросов, которые раздражали братию, они стали отмахиваться от меня, как от назойливой мухи. В конце концов эта среда сделала меня своим врагом, и я там оставаться больше не мог, потому что все не соответствовало изначальным целям и задачам, как о том учит святоотеческое наследие и живой старец Наум.


— К слову, недавно стало известно, что Орловский митрополит Нектарий использует подаренный ему кроссовер Land Cruiser стоимостью 5–6 миллионов рублей. В Орловской митрополии не смутились и пояснили: «Владыка несет архиерейское служение, посещает самые отдаленные деревни в любое время года и в любую погоду. Никакого проявления стяжательства в этом нет. Сам Иисус Христос носил дорогие одежды, которые дарили ему». Убедительное объяснение?

— Митрополит совершенно сознательно подменяет понятия, апеллируя к упавшей грамотности даже активных прихожан РПЦ МП. В митрополии считают, что их объяснение спроецируется верующими на массу красивых храмовых икон, на которых все одежды Христа разноцветны, опрятны и, значит, дороги. Откройте любой учебник церковной истории, написанный популярным языком, хоть современный семинарский, хоть репринтный, XIX века, и вы прочтете противоположное: персональную недвижимость, роскошь и питание от податей на храм позволяли себе именно те, кто Христа распяли. В Евангелии руководители этих церковных партий, полностью аффилированных с разлагающейся «вертикалью власти» правительства Ирода, даже описаны по категориям и именам. «Горе вам, книжники и фарисеи, поедающие дома вдов» — прямая речь Христа именно про митрополитов того времени, архиереев и старцев.

Разумеется, и сегодня у таких, как Нектарий, все прикрыто классической схемой: мне подарили. Однако в реальности оказывается, что подарок отнюдь не от рабочего, который полжизни вкалывал на то, чтобы сделать такую приятность уважаемому служителю культа. Подарок сделал предприниматель, который нажил сверхприбыль благодаря манипуляциям и недоплатам таким работягам. Так что нет ничего удивительного в том, что Нектарий вписал себя на витке исторической спирали как ролевик-реконструктор тех, с кем боролся Христос — с духовными лидерами, книжниками и фарисеями, учившими народ. Не может же Нектарий в юбилейный 2017 год говорить о том, что в дореволюционной России таких, как он, было принято содержать из казны, а если и дарить карету, то престижную? Он же не может в предвыборный год раздражать так условно-православный электорат, на который рассчитывает Путин. Вот и прикрывается Христом.

— С вашей точки зрения, почему Церковь, которая в 90-е годы считалась символом возрождения страны, сегодня воспринимается секулярной частью нашего общества как оплот ультраконсерватизма, обскурантизма?

— Посмотрите мой фильм «Православие в законе», там найдете развернутый ответ на данный вопрос. В период родоплеменных отношений люди осваивали достаточно сложную для выживания территорию Руси небольшими племенами. И это было невозможно без авторитарной руки вождя племени и жрецов как хранителей знаний и хоть какого-то толкования мироздания и поведения стихий. Боги или бог считался полезным, поскольку помогал решить данные задачи. В определенный момент князьям на Руси стало ясно, что принятие уже отлаженной византийской религиозной модели поможет управлять государством более эффективно, удерживать или расширять территории. Сегодня мы идем дальше по исторической спирали, и такой подход уже явно устарел. Тем не менее и сегодня на «Русских маршах» из мегафонов можно слышать эти забавные кричалки: «Мы русские, с нами Бог!». У незначительной части верующих, но все же сохранилось это родоплеменное сознание, когда взаимоотношения с источником сотворения вселенной почему-то «приватизированы» малочисленным по сравнению с остальным населением планеты «православным сообществом». К сожалению, за тысячелетия ничего особо не поменялось.

Потом в Российской империи случилась революция, монархия и прежний сословный уклад рухнули, началось строительство Советского Союза. Его создавали люди, которые еще помнили засилие религии. И они видели, что она, по сути, давно себя изжила и в практическом смысле не играла никакой роли. Та же медицина показала, что человек исцеляется не благодаря молитвам, а благодаря лекарствам или операциям. Поэтому у них не было никакого желания ее возрождать. Одной из ошибок большевиков в строительстве нового общества оказалась ставка на подмену. На словах они полностью отвергали религию, но в реальности лишь заменили ее своими квазирелигиозными культами. Посмотрите на ритуалы стандартного бракосочетания в любом российском загсе — мы видим там следы церковных таинств. А культ коммунизма и его вождя — Ленина? Это не религия? Вместе с сохраняемым в мавзолее телом стало воспроизводиться и распространяться квазирелигиозное сознание, Ленин стал заменителем Христа, вместо икон появились тысячи его бюстов и портретов, ему поклонялись, как богу. Его мавзолей — это настоящее культовое сооружение.


Затем СССР рухнул, возник идеологический вакуум, постсоветские люди опять стали искать ответы на онтологические вопросы: каково мироустройство, кто все создал, каков смысл истории и собственной жизни, что нас ждет после смерти? И так далее. То есть запрос на религию остался. И сначала в стране возникла масса религиозных культов, а потом вдруг стало набирать силу движение, которое утверждало, что нам надо вернуться к корням, к истокам, к вере предков. Причем у РПЦ на территории страны было самое мощное историческое «портфолио» успешной религиозной деятельности. Это как руины монастырей и храмов, так и общий посыл, что «не могли же наши предки так жестоко ошибаться, создавая и поддерживая православие веками!». Эта оторванность от правдивой информации о дореволюционной России и попытка зачем-то реконструировать имперский период и сформировали у чиновников желание финансировать Церковь. А священнослужители в ответ сказали: а мы вовсе не против.

Так постепенно РПЦ стала набирать силу, отвоевывая себе территорию, и так, постепенно, стала складываться клерикализация. Она и не могла не сложиться, когда Церковь стала дружить с государством. Клерк (от clericus, клирик. — Прим. ред.) — это вообще служащий государства. И теперь Московская патриархия старается заполнить любое пространство, как газ. Куда бы ее ни пустили, она стремится бросить свои корни и зацепиться по максимуму. Если у нас православный глава РЖД, значит, желательно поставить часовню на каждом полустанке. Если у нас православный мэр Собянин, значит, Москве нужна программа «200 храмов». Если персонал районной больницы видит безнадежность бюджета для ремонта и переоборудования, то и медики совсем не против выделить пару помещений под часовню в госучреждении.

— С чего началось это превращение? Что было отправным моментом?

— Я пришел в церковь в 1994 году. И уже тогда там были популярны темы по апологетике и сектоведению, одними из первых изданий были брошюрки о том, какие плохие конкуренты в том же христианстве и нетрадиционные культы. Об этом писал не только Дворкин, но и Кураев, который ныне воспринимается как представитель либерального крыла РПЦ. Эти тексты давали адептам РПЦ убежденность в своей абсолютной правоте.

Не зря публицист Александр Невзоров называет типаж верующего человека увлеченным пропагандой собственной исключительности. Желание и стремление к доминированию было в церкви всегда. А потому собственно переломного момента как такого и не было. Было лишь эпизодическое прощупывание почвы внешней среды и тестирование «своих» на возможность сплочения и мобилизации, что мы можем наблюдать сегодня. Случился панк-молебен в ХСС — давайте попробуем дать два года, посмотрим, как отреагирует общество, посмотрим с каким настроением и в каком количестве мы можем вывести верующих на молитвенное стояние. Давайте построим храм в единственном парке в округе, где жители его не хотят видеть — как они отреагируют, будут сопротивляться или нет? Это я про парк Торфянка. Давай сколотим наши боевые бригады, типа «Сорок сороков», посмотрим — будут ли их бояться? Давайте через наших активистов попробуем сорвать концерты, выставки и спектакли — посмотрим, что получится. Вроде шуму больше, чем толку. Значит, не будем идти в этом направлении. А давайте блогеру Соколовскому дадим условно — сможем ли мы таким образом запугать других или нет? В общем, эту успешность в клерикализации, ее подъемы и спады можно описать как затухающую синусоиду.

Любому учению, любому культу, любой корпорации нужна экспансия. Поэтому представления о том, что в течение столетий Церковь была хорошей, а потом вдруг она — ба-бах! — и скатилась в ультраконсерватизм, несколько наивны. Они лишь отражают чаяния той части верующих, которых мы назвали «адвокатами», которым церковь нужна как «клуб по интересам». Но таковых все меньше, потому что в церкви, как корпорации, они чувствуют себя весьма некомфортно. Они приходили туда за одним, а им дают совсем другое.

— Вы сам сторонник того, чтобы церковь была «клубом по интересам»?

— Конечно, если бы мой монастырь был «клубом по интересам», я бы до сих пор там был. Раньше, в монастыре, я помимо церковного пения, занимался ремонтом техники и сваркой. И, возможно, наличие этой точки приложения рук задержало бы меня в монастыре подольше. Но в какой-то момент от власти пошел такой поток денег, что давшие их не смогли бы увидеть причин в их медленном освоении. Например, огромный храм в Новосибирске, по смете под миллиард рублей, был построен за семь лет. Власть спрашивает священников: чего еще хотите? Те отвечают: надо бы восстановить такой-то храм или скит. Проходит два года — все восстановили. А что делать нам, молодым монахам, тем, кому для смирения плоти прописан осмысленный физический труд? Стало скучно.

С одной стороны, новый виток клерикализации вот так и съел сердцевину церкви — монашество. Это с церковной точки зрения. С другой, иначе и быть не могло. Нельзя обмануть общую динамику развития социума, оставаясь его частью. Имею в виду фактически полное отсутствие желающих жить в землянках и только молиться.

Правда, я предчувствую, что за таким трендом начнется другой тренд, его отрицающий. Сегодня власть имущие, вместо того чтобы вкладывать деньги в образование, медицину, хай-тек, инвестируют их в реставрацию и реституцию, по сути, никому не нужных с точки зрения будущего «египетских пирамид», то есть памятников. Взамен они надеются, что высшие силы помогут им удержать страну в этой «путинской стабильности». Но в какой-то момент станет очевидно, что эти силы не помогают, что все это обман, и тогда произойдет разочарование в симфонии церкви и власти и может начаться возмездие со стороны того же госаппарата.

— Следуя вашей логике, ничего страшного, если с лица земли уйдут такие «египетские пирамиды», как Исаакиевский и Казанский соборы или Спас-на Крови?

— Некорректный вопрос к нам, живущим в начале XXI века. Посмотрите на массу разрушающихся храмов в селах, всего лишь в полутора сотнях километров от столицы. Чем они хуже, чем питерские соборы? Только тем, что были построены под копирку купцами и меценатами и не несут такой наглядной информативности о том, как и чем жили люди прошлого, как это делают соборы в крупных городах. Но я всегда был и буду за их сохранение и сам еще не раз зайду туда с сыном ради экскурсии. Если, конечно, на тот момент среда не предложит более интересных занятий.

«Спрос на формирование православно-карательного движения черносотенцев никуда не делся»

— Такие иерархи РПЦ, как Всеволод Чаплин, Дмитрий Смирнов, как депутат Милонов — ярые сторонники запретительного церковного подхода к гражданским, личным свободам. Насколько влиятельно это крыло в церкви?

— Это, во-первых, не иерархи, а просто лидеры некоторых церковных партий и определенных психотипов личностей, решивших увлечься религией. А, во-вторых, об их влиятельности можно судить по тому, как однажды Смирнов грозился собрать миллион верующих в поддержку передачи Исаакиевского собора РПЦ. Но, как мы видели, у них ничего не получилось, хотя им все согласовали, они секретными циркулярами обязывали настоятелей свозить туда прихожан, пригнали бюджетников, занимались прочими манипуляциями. Что им остается? Они могут эпатировать публику какими-то высказываниями, вызывая раздражение у свободомыслящих людей интернета. Но это не значит, что они какие-то там влиятельные. Просто интернет-читателю приятно почитать про смешных попов, и эта пена выносит их всех на поверхность: их обсуждают, мусолят, смеются над ними. А те в свою очередь и рады, что у них есть интернет-популярность, они воображают себя влиятельными и в глазах почитателей остаются охранителями, удерживающими от экспансии «греховного мира».

Но, к слову сказать, подобные священники и миряне были и в 90-х, были даже митинги радикальных православных, например пикетирование НТВ против показа фильма «Последнее искушение Христа» или митинги против сексуального просвещения в школах и абортов. Но их мало кто помнит, потому что мало кто их тогда замечал. А не замечали, потому что не было интернета. А сейчас все иначе: стоит сказать про убийство людей во имя бога или про то, что нужно бить своих жен и детей — как тут же все набрасываются и начинают обсуждать.

— Из-за медийной раскрученности таких деятелей, как Чаплин и Смирнов, из-за «дела Pussy Riot» и «дела Соколовского», из-за преследования «оскорбляющих чувства верующих» в соцсетях («дело Краснова»), из-за срывов театральных постановок, концертов и выставок формируется общее впечатление о церкви как об абсолютно охранительной, ретроградной организации. Соответствует ли это впечатление реальной действительности? Есть ли в РПЦ те, кто признает принципы светского общества и государства, свободу самовыражения?

— Да, все верно, это охранительная и ретроградная организация. И выше я объяснил почему. Церковь — это как газ, она стремится заполнить любую щель общества и власти. Но здесь еще нужно учитывать вот что. Если ты уйдешь в землянку, Бог не пошлет тебе хлеба, как в Библии он послал хлеба пророку Даниилу через ворона. Хлеб принесет тебе только тот человек, который тебя почитает. А чтобы он тебя почитал, ты должен оказывать ему какие-то интересные услуги. Именно на это и нацелены усилия монашествующих и церковного начальства: идет работа на внешний эффект.

Что касается людей, которые признают принципы светского общества и государства, то они есть в церкви. Но думаю, им там давно нечего делать, и я предлагаю им свой проект «Расцерковление». Он для тех, кто склонен признаться в материальном объяснении своего «духовного опыта» и в том, что внешняя церковность лишь как рыбка в интересных цветах для аквариума по имени «монастырский туркомплекс». Для тех, кто чувствует, что можно более интересно направить свою мыследеятельность и энергию на решение действительно важных задач цивилизации и общества, не через молитвы и ритуалы, а через науку и творчество.

— Очевидно, что уголовное наказание за «оскорбление чувств верующих» — мера инквизиторская, абсурдная и недопустимая. К каким последствиям для общества и страны может привести применение этой статьи в крайнем изводе? К каким крайним рискам она ведет?

— На Руси была такая печальная практика: месть святыне за невыполненную просьбу. Когда человек, по наставлению духовного лица долго молился какому-то святому, какой-то иконе или еще чему-то поклонялся, что-то просил, но к нему это так и не пришло, он мог взять и плюнуть в икону публично, прямо в храме. А это подпадало под статьи Уложения наказаний уголовных и исправительных. Урядник тащил бедолагу в участок, человек получал за это порку или сколько-то лет каторги. И что же изменилось к данному историческому этапу? XX век достаточно серьезно изменил культурный код россиянина, и на столь жестокие наказания теперь нет серьезного запроса от общества, но по сути мы снова вернулись к практике наказания за подобное, то есть опять стройными рядами пошли в прошлое.

— На ваш взгляд, в чем была миссия Соколовского, что и кому он смог доказать своими роликами, пострадав за них?

— Он показал своему поколению и будущим поколениям, что за всем этим культом нет ничего, кроме сознания самих верующих. Бог — это только воображаемый друг верующего, не более. Сам он никого наказать не может. И тут Церковь всполошилась, стало нужно показать, что наказание все же есть, иначе прихожане могут разочароваться в могуществе церкви. Так сформировался запрос на показательную порку молодого блогера.

А риск в таком наказании заключается в том, что «крестный ход» против образования и просвещения неизбежно ведет к повышению агрессивной религиозности, что абсолютно неуместно в современном обществе. Не только неуместно, но и тащит его в дремучее средневековье и препятствует развитию. У этих православных, пожелавших проучить Руслана тюрьмой, четко выверенный инстинкт самосохранения. Они же прекрасно знают о своем соседстве в социуме с конкурентами в мечетях, в молитвенных собраниях тех, кого они называют сектантами. И все эти верующие иначе, чем в РПЦ, аргументируют, почему их боги могущественнее, чем бог РПЦ. Но мы что-то не наблюдаем в интернете жарких диспутов или соревнований в молитвенной деятельности.

— Известны ли вам верующие и представители РПЦ, милосердно, а может, даже сочувственно относящиеся конкретно к Руслану Соколовскому? Почему их голос не звучит так же сильно, как голоса Чаплина, Смирнова, Цорионова и им подобных?

— Как вы могли видеть, на процессе по делу Соколовского появился екатеринбургский семинарист Виктор Норкин. Собственно, я его туда и привел. В переписке с ним я убедил его стать более смелым и открыто рассказать об изнанке семинарской жизни и выступить в защиту блогера. Затем у меня был эфир с дьяконом из Нижнего Тагила Сергеем Смирновым. Он ушел из церкви из-за эскалации «поповского крепостного права» и просто занялся бизнесом и коучингом. Изначально мы говорили о том, что столько лет служили выкармливанию этого церковного Левиафана, готового пожрать все на своем пути. А там и коснулись темы Соколовского. Вот так они и выступили в защиту Руслана. Что касается Елены Санниковой, тоже верующей, выступившей в защиту Соколовского, то она правозащитница, прихожанка единственного московского храма, где в свое время собирали подписи за прекращение суда над Pussy Riot. И в суде они говорили как раз с точки зрения евангельской традиции, с позиции «адвоката». Сам Христос тоже был «адвокатом», а не «прокурором».

Но такие люди исключение. Большинство в РПЦ конформисты. А кто ими быть не хочет, рано или поздно порывает с Церковью. По моей субъективной статистике, с монашеством и церковным служением порвали где-то 30% «личного состава» тех, кто был посвящен с начала девяностых. На сегодня в России где-то 25 тысяч клириков, монахов и монахинь, которые ушли из РПЦ. Им трудно открыто выразить свою историю, как, например, это делаю я. Самое главное, что препятствует огласке их опыта, это признание себе самому, что ты много лет заблуждался. Ну и, конечно, нападки со стороны РПЦ. Особенно если ты был молчуном-созерцателем или вовсе невольным соучастником каких-то преступлений. А некоторым невыгодно придавать огласке свой церковный путь, потому что они приходили туда ради карьеры, но по каким-то причинам вынуждены были уйти.


— А если за оскорбления чужой веры и личностей верующих убьют вас или ваших родных, друзей? Вы сами к этому готовы?

— Относительно себя и семьи я живу принципом «будь что будет». Не знаю, что должно случиться, чтобы я отказался от картины недалекого депрессивного будущего родины, из-за которой я, впрочем, не собираюсь бежать. У меня нет никаких иллюзий о невозможности этакой «капсулы нормальности» для себя и сына. Недавно в комментарии под моим роликом про практику внедрения православия в школе Сургута спросили дословно так: «Как мне спасти своего ребенка от поповской пропаганды в государственной школе?» И другой зритель тут же мудро ответил: «Либо спасем всех, либо никак!»

Скорее у меня, как и должно быть у каждого честного журналиста, не обслуживающего ни чьи интересы, весьма подавлен инстинкт самосохранения. Вы же слышали реакцию «Христианской организации Святая Русь» на фильм «Матильда»? Собственно, вероятность и тенденция к спросу на формирование нового православно-карательного движения черносотенцев никуда не делись. Мы с вами разговариваем, а тем временем сидят сейчас в церковной сторожке некие небритые люди в камуфляже и слушают радикального православного старца. Что, мол, не исполняют правоохранительные органы свое божественное призвание по защите нашей государствообразующей веры, и, значит, мы должны взять карающий меч божий в свои руки.

«Либо они нас, либо мы — их, но будущее работает против них»

— Как вы думаете, способна ли РПЦ, если не теперь, то в перспективе, к модернизации, к диалогу и взаимопониманию с прогрессивной частью общества, живущей ценностями постиндустриального мира? Что необходимо предпринять и тем и другим, чтобы организовать такой диалог?

— Когда был суд над Соколовским, мне довелось столкнуться с настоятелем Храма-на-Крови священником Максимом Меняйло. Я ему задал вопросы касательно его пожелания наказать Руслана. Среди них был и такой: может ли он лично, его приход или вообще Церковь сделать информационный продукт, у которого будет миллион просмотров, как это удается современным блогерам, типа Соколовского? В ответ он перешел на хамство и спросил, не пил ли я коньяк. Но ведь вопрос непраздный. Если видео, которое делает какой-либо священник РПЦ, набирает 20-40 просмотров, то о каком будущем его организации может идти речь?

Церковь не имеет никаких подходов к молодежи. Я недавно снимал видео про «мощи Николая Чудотворца», разговаривал с людьми, стоящими в очереди к ним. Так ведь там совсем нет молодежи.
Средний возраст — от 40 и выше. Да, есть видео, где радикальные священники что-то там говорят, типа того, что надо громить выставки или кого-то избить, оно набирает больше просмотров. Но это смотрит, как правило, свободомыслящая часть интернета, которая видит в таком угрозы для добытых к нашему времени свобод, ставит дизлайки и пишет критические комментарии. В данном случае притягивает внимание не сама вера, а именно эпатаж, как прихожан, так и их оппонентов.

Что касается диалога, то он невозможен, пока одна часть желает быть доминирующей над другой, пока Церковь играет роль газа. Не всем такой газ по нраву, кто-то от него зажимает нос. А именно об этом желании заявляют радикальные верующие, такие как Энтео, Милонов, Ткачев, Смирнов. Быть просто «клубом по интересам» они не хотят. Они хотят быть корпорацией с силовым аппаратом подавления инакомыслия, им нужна вся полнота власти. "


отсюда

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив