Медицинское

Сегодняшняя тема — не для юмора, так ведь у нас давно уже не юмор. Нестарый, хоть и возраста не юного, свердловский депутат внезапно умер, у Института имени Вишневского, не пущенный охраною бесовской… Выходит так, что и спросить-то не с кого: Вишневский же у нас не Склифосовский! К врачам не пропускали Головизнина, он так и оставался возле сквера, потом глядят — а он лежит безжизненно. «Врачи-убийцы!» — стонет блогосфера. Народ, процесса давнего не помнящий, от всей души костит врачей проклятых. «Бездушие! Неоказанье помощи! Бесчестие! Халатные в халатах!» Тут подоспел Рошаль — еще событие! — мол, медицины больше не ищите. Он так распотрошил Минсоцразвития, что те премьера молят о защите: мол, погляди, как крикнуто и грянуто, наш добрый доктор злее Агасфера! — но это их посланье так безграмотно! «Врачи — кретины!» — воет блогосфера. Им лучше бы молчать, по слову Тютчева. Трудись родная пресса всей оравой — не сделать Рошалю пиара лучшего, чем их донос обиженно-корявый, где коллектив начальнику поплакался взахлеб, но в то же время деловито, со смесью отвратительного пафоса и непристойного канцелярита. Да, у страны давно хромает этика — таких проблем мы с ходу не решаем, но лучший символ нынешнего медика — смерть депутата и скандал с Рошалем. Общественность заходится от злобности, простор давая пакостным мыслишкам, — но тут всплывают некие подробности, для большинства удобные не слишком.

Я смог бы сам, без руководства шефского, представить институт как новый Мордор — но дело в том, что в Институт Вишневского несчастный депутат приехал мертвым. Друзья его спасать пытались, умницы, охрану сообща одолевали — но плохо ему стало не на улице: его везли уже на одеяле. Хоть версия эффектна — любо-дорого, — деталей важных в ней недоставало: как допустить, что вдоль кольца Садового гулял он, взяв с собою одеяло?! Дежурный врач не стал молчать покорненько под грузом обвинений некрасивых — он заявил, что воскресить покойника весь Институт Вишневского не в силах. Вдобавок время смерти тоже вызнано: хотя обычно приступы внезапны, но гибель депутата Головизнина была за два часа, а то и за три до стычки с институтскою охраною. Вины не сыщешь, как ни медитируй. Я никого, конечно, не обрадую, призвав не расправляться с медициной, она давно не нравится до визга нам, она и дорога, и гниловата — но все-таки конкретно с Головизниным она, увы, ничем не виновата. В ее судьбе и так хватает горького, как и во всем российском мегасраче. И в том, что так убого пишет Голикова, обычный врач не виноват тем паче.

Но дело, впрочем, не в защите доктора, которому вдобавок мало платят: всех моющих вещей от Гэмбла-Проктора отмыть их репутацию не хватит. Я о другом. Простите мне влечение к метафоре, испытанному тропу. Мы все сегодня требуем лечения, виним и власть, и прессу, и Европу, настаиваем с полудня до полуночи, выкрикивая жалобно и грозно: «Бесчестие! Неоказанье помощи!»
Неоказанье, да.

А если поздно?