Лучший худший Новый Год

bipolariya — 07.01.2014 Состоялся он на Гвардейской в 2000-ом году.

Первого января уже наступившего миллениума мы молча ехали на первом трамвае в пять утра. Кроме нас в вагоне никого не было. Сейчас я бы выкладывала фото пустого вагона в твиттер, но тогда я ехала и переваривала салаты и ретроспективу вечеринки, всплывающую в моей памяти.

Вот мы получили приглашение встретить новый год в компании приятелей Алинки из КАИ.
Вот мы уже волнуемся и обсуждаем кто в чем пойдет, там ведь будет куча крутых парней!
Вот мы едем в трамвае с пакетами с платьями и туфлями, в которые торжественно переоденемся и покорим мужскую половину гостей-каистов.
Вот мы стоим на пороге квартиры, расположенной на улице Гвардейская и звоним в дверь.
Вот в но ударяет запах сгоревшей жареной курицы и слышны вопли хозяина квартиры, доносящиеся из кухни «Жир вытек, девочки меня мама убьет за плиту!».
Вот мы протискиваемся в тесную хрущевку и нам открывают комнату отчима, запертую на замок потому что грядет развод. Гамаши сняты и мы облачаемся в красивые платья и напяливаем туфли.
Вот мы выходим в зал и видим кучу незнакомых лиц совершенно нешикарных парней-каистов, одетых в белые рубашки, черные брюки и носки или домашние тапочки, кому хватило. «Сержик», «Макс», «Женя. Можно Женёк», «Владик» и еще несколько лиц и имен. «Все приличные люди, прошу любить и жаловать», добавляет хозяин квартиры Сержик. Затем девушки, чьи имена не запоминаются абсолютно, видимо из чувства конкуренции. На одной из них платье из черных и белых квадратиков ткани, сшитых между собой. Тогда я еще не поняла, почему это запомниться.
Вот мы садимся за стол потому что надо проводить старый год и перед глазами мелькают руки, выгребающие из салатниц шубу, корейскую морковь, зимний салат, салат с крабовыми палочками и еще кучу разных смесей, слывших деликатесами в то время.
Вот парень по имени Макс, самый высокий и видный, встает говорить первый тост.
Вот раздается звон и в салат летит рюмка Макса, выпавшая от энергичного размахивания ей во время тоста за уходящий год. И тут же парень по имени Женя требует оставить ему салат пропитанный водкой.
Вот мы уже проводили старый год и новый еще не наступил но вся мужская половина и половина женской половины уже пьяны и начинаются конкурсы. Мне в напарники достается Женя, который должен нарисовать мой портрет. Женя шепотом признается, что учится в КИСИ на архитектурном и я с трепетом жду что мой портрет будет прекрасен.
Вот Женя показывает всем свой шедевр постимпрессионизма, скрещенный с кубизмом и отдающий еще и примитивной живописью – мой портрет сплошь состоящий из палочек. Наша пара проигрывает другим более трезвым игрокам и Женя тихо прячет мой палочный портрет в один из томов «Сага о Форсайтах», стоящий на полке.
Вот куранты пробили двенадцать и мы дружно жуем пепел от сожженных пожеланий. До сих пор не понимаю, зачем превращать свои пожелания в пепел и тем более их есть! Но мы все стоим и жуем и верим, что обязательно сбудется если успеть проглотить с последним боем курантов.
Вот снова встает Макс для очередного тоста.
Вот со звоном куски люстры летят на стол вместе со второй рюмкой, вылетевшей у Макса из рук и мы слышим вопль хозяина квартиры Сержика: «Макс это же люстра, мать твою, меня мама убьет за люстру!».
Вот в коридорчике начинаются танцы.
Вот мы не можем попасть в туалет, потому что он бесконечно заперт.
Вот мы не можем попасть в детскую, где лежат наши пакеты, чтобы что-то оттуда взять.
Вот через пол часа дверь в детскую распахивается сама и оттуда выходит Макс и девушка в платье в черно-белый квадратик. В этот раз я вижу швы платья наружу и босые ноги Макса и ноги девушки в его носках вместо туфель. Вот я понимаю, что такое случайный секс.
Вот я вижу, как Макс бежит по коридору хрущевки но недобегает до туалета….В хрущевке тоже можно бегать, если припрёт.
Вот мы слышим вопли хозяина квартиры Сержика «Макс прекрати тошнить мама убьет меня за ковер!».
Вот Макс уже вытирает за собой пол в коридоре. Макс молодец, Макс не хочет, чтобы лучшего друга убила мама.
Вот наконец мы вскрываем дверь в туалет, совмещенный с ванной и видим там Женю, сидящего на ванной, положившего голову на стиральную машину и обнимающего бутылку водки и вазон с корейской морковью. Слава Богу Женя успел надеть штаны.
Вот слышен очередной вопль Сержика «Уберите Владика, он блюет на мой диван, меня мама убьет за диван!»
Вот наконец все стихает. Спят все, кроме меня, Машки и Алинки. Мы в длинных бархатных платьях, туфлях на каблуках сидим в хруще, от которого остались практически одни развалины. Вот он – Новый год.
Вот я тихо спрашиваю Алинку, почему Сержик так боится мамы. Хотя вопрос, конечно, глупый – плита сгорела, люстра разбита, в квартире остались целыми, кажется, 3 или 4 тарелки и пара чашек, кругом вещи и храпящие несвежие тела, горы салфеток, размазанная по углам рвота и разбитый сервиз. «Все приличные люди, прошу любить и жаловать».
Вот наконец настает время первого транспорта и мы начинаем быстро собираться, потому что скоро должна вернуться мама Сержика, а быть свидетелями детоубийства нам не хотелось.
Вот мы тихо прикрываем за собой дверь и тихо хрустим по новогоднему снегу до остановки «Гвардия урамы».

У каждого был такой новый год. У кого не было – просто обязан быть. Студенчество и чувство меры – понятия не совместимые.
А мать Сержик действительно побаивался. Это мы узнали после, когда я сломала руку на катке, когда в итоге моя подруга Машка стала девушкой Сержика и познакомилась с его мамой.
Мать у Сержика была прапорщик. Говорят, когда она пришла домой, чё былоооо….

Сохранено