Лэт зэ срач бегин! Журфак

butasya_nastya — 25.08.2011 Есть у меня один знакомый, ныне выпускник журфака СФУ, Тёма Егоров.
Мы с Тёмой неплохо вместе работали некоторое время, и должна вам сказать, что парень он очень не глупый, но, конечно, со своими заёбами. Мой личный диагноз - если бы не журфак СФУ - Тёма бы сейчас уже давно блистал со страниц, например, обожаемого им "Русского репортера".
Но поскольку нам с вами всем хорошо известно, как и чему на журфаке СФУ учат, можно считать Тёму едва ли не жертвой режима. 
Но талант и ум в нем очень сильно прорываются, хоть и изредка прихрамывают на левую ногу.
После Медиафорума "Енисей.рф-2011" Артём прислал мне очень занимательный текст. Утверждается, что в сентябре он будет опубликован в некоторых федеральных изданиях, но разрешение на публикацию в других местах вроде бы как есть.
Текст под катом. И он о том, что за пять лет журфака было хорошего, что плохого. С именами, адресами, подробными рассказами и про руководство, и про сортиры, и про мерзким образом уволенных мастеров.
Вам должно быть крайне интересно.

5 лет плохая погода

5 лет - совсем никуда

Как и чему учат будущих журналистов в
ИФиЯК’е СФУ

Все началась с того, что Островский написал больше одной пьесы. Но во время вступительных экзаменов мне была известна только одна. Это и стало причиной попадания на платное отделение факультета журналистики СФУ. Но в этом есть свой, пусть специфический, но плюс. Я внимательнее наблюдал за чаяниями тех, кто пытался попасть на бюджетное место уже во время учебы. Это получилось у единиц. В основном, сомнительных единиц. Мне очень не нравилось, что меня с четырьмя закрытыми на отлично сессиями не переводят «на бесплатное». Рот я закрыл и успокоился только тогда, когда узнал историю своей одногрупницы. Девушка из Ачинска, активно сотрудничавшая с вузом в качестве волонтера, жившая в общежитии, имевшая подтверждаемое документами слабое материальное положение, потерявшая кормильца семьи, проучилась все пять лет на «отлично». Однако её на бюджет так и не перевели.

«Позабыв покой и лень, делай деньги, делай

деньги…»

Тема финансов и связанных с ними аспектов – актуальна для всего СФУ. Вершина айсберга – известные всем истории о сомнительных приобретениях. Про рояль за баснословную сумму слышал каждый. Но рояль хотя бы был. А вот гардероба не было. Ещё в свою бытность КГУ, корпус журналистского факультета находился на улице Маерчака. Парты в конце каждой длинной аудитории, где проходили занятия, были завалены пуховиками, кофтами, шубами и дубленками. Студенты слушали лекцию, в перерыве неслись к свои пожиткам, устраивали Вавилонское столпотворение и, вырвав с чьей-то рукой свою куртку, бежали курить. Если кто возвращался с опозданием, то забирался в конец кабинета, где, иногда не снимая верхней одежды, сидел и, дожидаясь следующего перерыва, потел над гранитом науки.

Во времена КГУ отсутствие гардероба в нашем корпусе, пожалуй, было главной проблемой материального плана. Вопросы обучения, дисциплин и их количества, а также преподавателей были ещё не так остры.

Но потом на горизонте замелькал СФУ. Институты и университеты, которые он начал переваривать, залихорадило. Первой ласточкой грядущей пляски стало то, что один из семестров мы провели в положении беженцев. Не было единого места, где бы проходили все занятия. Мы мотались из одного здания в другое. Иногда по нескольку раз за день. Сами здания были офисными и могли находиться в десятке остановок друг от друга. Для перемещения пообещали казенный автобус. Обещанием и ограничились. Главным местом получения знаний было строение, которое после нескольких недель от нашего из него отъезда рухнуло, о чем говорили все местные СМИ. (Офисное здание «Искры» на ул.Телевизорной, осень 2009го. – Прим.Бутковской).

Но вот состоялся переезд в новый, недавно отстроенный корпус. Стало, правда, не намного легче. Говорят, неплохой способ судить о заведении – посетить его уборную. В этом случае, новый корпус уступал захудалому вокзалу. Ни в одном туалете не было зеркал (ситуация не исправлена до сих пор), писсуары развалились тут же (попытка смыть в них воду могла окончиться забрызганными штанами и рубахой), все потолки и стены были в желтых потеках. Разумеется, о наличии туалетной бумаги говорить не приходится. В актуальном состоянии уборные поддерживали некоторые студенты. Извините за пикантную подробность, периодически стены в мужской комнате какой-то таинственный мститель обмазывал фекалиями. Чтобы приструнить его, даже вывесили просьбу прекратить произвол. Судя по моим наблюдениям, как это не смешно, объявление подействовало. Хотя, не исключено, что со мстителем просто случилось что-то нехорошее.

Потом была столовая. Вернее, её почти не было. На огромное здание в несколько этажей в качестве общепита работала небольшая комната, где продавалась довольно сомнительная (как утверждали многие) по качеству еда. На поток вопросов от студентов, когда ситуация будет исправлена, руководство ответило, что скоро. Местному телеканалу пресс-секретарь вуза заявила, что в данный момент строится новая большая столовая, под которую уже выделили помещение. Прошло полтора года. Нового общепита не появилось, о проекте ничего не слышно. Представители института лгали.

Ещё одна пусть мелочь, но неприятно. Те, кто хотел добраться из столовой до уборной, могли по пути захотеть передохнуть и где-то присесть. Где-то присесть могли захотеть и студенты, которым нужно было коротать полтора часа, что возникали нередко из-за отмененных занятий. Лавки появились только через год постоянно высказываемых претензий. И то пока лишь на первом этаже.

Что особенно неприятно: плата за все эти удовольствия к последнему семестру составляла 28 тысяч рублей за полгода. Эта сумма росла с первого до последнего дня получения образования. Ответ на вопрос «почему?» известен только богам и начальству института, то есть лицам, обладающим тайным знанием.

Однако однажды я осмелился спросить у начальства «за что?». Мне сказали, что университет платит баснословные средства за коммунальные услуги. Мол, пользование светом и водой требует колоссальных денег. Вот, господа! В вуз я ходил, чтобы сбегать по большому, да почитать под светом чужих ламп.

Гранит науки оказался мягок

Но все эти «коммунальные» неприятности вполне можно было бы простить. Понято: переезд в новое помещение, создание, в сущности, нового университета – переходный, кризисный период. Но подкачало не только место получения образования, но и сама его суть. После пяти лет обучения журналистике, я могу с чистой совестью, нисколько не кривя душой, заявить: мне известно ничтожно мало о журналистике. Но прежде чем отвечать на вопрос «почему» и пускаться в разнос, нужно, всё же, отдать должное тем немногим людям, благодаря которым я хоть что-то понимаю в профессии. Марина Сашенко, Владимир Василенко, Людмила Винская и Алексей Екс. Если бы не они, я бы так и не понял, чем статья отличается от материала вообще, что на западе непрофессионалов и произвола не намного меньше, чем у нас, как оживлять текст и что примечать из окружающего. 

Однако же неприятных воспоминаний больше. И, главное: давали какие угодно знания, но не журналистские. Все первые три курса физкультуры было стабильно два часа в неделю. А вот литературы по часу: на русскую и зарубежную. Даже курс ОБЖ был куда обширнее, чем, скажем, правовые основы журналистики.

Курс «Мастерство журналистки» закончился вместе с уходом Екса и Василенко. После них нас постоянно учили писать новости, теорию о которых можно уложить в одно занятие (и которые, к слову, я так и не научился писать). 

К вопросу об уходе. Руководство СФУ посчитало, что в университете не место пожилымпреподавателям. Весь цвет факультета покинул нас после этого: Г. Шленская, Н. Редько, В. Василенко – все они оказались не у дел. Мало того, Владимир Семенович был исключен из штата, даже не зная об этом: пока решали его судьбу, он лежал в больнице.

На место мастеров пришли люди, которые читали теоретический курс, не имея никакого опыта за спиной. Это стало одной из причин, по которой мне до сих пор ничего путем не известно о современных отечественных заметных журналистах, новых жанровых формах и, например, премии Пулитцера (не говоря уже о её получателях).

Курсовые работы часто являли собой чистокровный «копипастинг». Принцип «копировать-вставить» нередко срабатывал и в списки защищенных попадали несуразицы, созданные из разрозненных кусков, сшитых белыми нитками.

Так называемая «практика» вузом не организовывалась решительно. Начиная с первого курса, студенты, наполнив души паникой, сами бегали по редакциям и напрашивались на то, чтобы им уделили время. Если в первый раз это было сравнительно несложно – требовалось просто описать паспорт какой-нибудь конторы и её устройство – то позднее уже довольно проблематично стало найти место, где бы тебя приняли, в сущности, на полноценную временную работу.

Творческих дипломов у нашего выпуска было два или три. Для факультета, студенты которого должны активно практиковать и создавать журналистские материалы, это мало. Правда Гладилин Алексей Владимирович (заведующий отделением журналистики) предложил создать специальный отдел, который бы занимался популяризацией и помощью в разработке творческих выпускных работ. Очень бы хотелось, чтобы его задумка реализовалась.

Доктор, рецепт?

На состоявшемся в июле форуме «Енисей.РФ» обсуждали проблемы образования. Участники затронули
много важных вопросов, но, на мой взгляд, не коснулись важнейших: отбора
абитуриентов и доступности журналистского образования.

Сейчас факультет выпускает каждый год более полусотни человек. Вдумайтесь в эту цифру! Более пятидесяти «журналистов» дает кафедра в год. Куда столько? Такое количество «специалистов» не нужно не только городу, но и самим журналистам. Это засилье «профессионалов» создает уйму некачественных материалов, рождает гору сомнительных работ.

Даже сами выпускники чаще всего прекрасно понимают, что они никогда не будут работать в профессии. Но не только потому что не умеют, но и потому что не хотят. Половина людей с нашего курса в личной беседе мне заявляли, что пришли на факультет исключительно за «корочкой». И это только те, с кем я беседовал!

Поэтому первое, что нужно сделать для журналистского образования: превратить его в гораздоменее доступное. Это не значит, сделать жестче конкурс. Это значит именно сократить количество мест. Радикально.

Но кого же потом брать на эти места? Ответ на этот вопрос – второе, что нужно поменять в журналистском образовании: необходимо изменить принципы приема абитуриентов. Во время вступительных экзаменов меньше всего внимания уделяется собеседованию. То есть ответу на вопрос «зачем ты пришел сюда учиться?», на главный вопрос, почти не посвящают времени. И это, на мой взгляд, основная ошибка.

При приеме в духовную семинарию, собеседование может кардинально изменить мнение комиссии о поступающем. Если человек не подготовлен, не имеет основных знаний и даже не читал Евангелие, то его примут, если решат, что служение Богу – его истинное призвание. А какое призвание у поступающего на журналистику, никого не интересует. Хотя это должно интересовать комиссию в первую очередь.

Таким образом, факультет с маленьким количеством мест, на которые попадают те, кто должны там быть, имеет больше шансов быть здоровым и результативным, в отличие от того, куда идут все подряд. И эти люди, в связи со своей малочисленностью, будут гораздо легче контролироваться. Что должно привести как к повышению качества образования (на примере небольшой группы людей лучше видно, что полезно, а что вредно) и самих кадров (которые будут, в связи со своей малочисленностью, чувствовать себя обладателями социальной ответственности, элитой). И это должно превратить «5 лет в никуда» в 5 продуктивных лет. А плохие погоду и климат изменить не только в институте, но и на всем медиа-поле.

На всякий случай. Тёма недавно завёл ЖЖ и пока использует его в качестве свалки для портфолио. Не лучшее применение, но что еще делать, если народу во френдах мало. Добавляйте, корочеmaster_egorov

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив