Крушение империй - опыт праздных размышлений с картинками
chipka_ne — 18.06.2018Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи,
Старца великого тень чую смущённой душой...
Между прочим звуки эллинской речи совершенно не собираются умолкать.
Салоники встретили нас тридцатиградусной жарой и в хлам раскопанной главной улицей перед гостиницей – и дорожные рабочие, чего-то долбившие, копавшие, ломавшие и перекладывавшие, перекрикивались не на арабском, не на румынском и не на украинском, а на родном греческом языке. Нам, закалённым хамсинами и строительством иерусалимского трамвая, всё было нипочём, мы бодро лавировали между строительными ограждениями, не забывая смотреть под ноги, а вот благодушный и потный немецкий турист неосторожно шагнув через неубедительно протянутую предупреждающую ленточку, наступил на сикось-накось положенную крышку канализационного люка и наверняка полетел бы в тартарары, если б не случился рядом могучий рыжебородый бригадир и не подхватил бы его мускулистой, тоже рыжекудрой веснушчатой рукою.
- Акакайос!!! – заревел он, подобно Еврипидову Гераклу Неистовому в сторону нерадивого балбеса, криво натянувшего ленточку.
«Засранец», - мысленно перевела я, радуясь своей понятливости и восторгаясь тем, сколь благозвучны звуки божественной эллинской речи даже в бранных словах. Радовалась я своей догадливости недолго – до тех пор, пока скучный гид не сообщил мне, что «Акакайос» – это имя такое. Красивое, между прочим имя, означает – «добрый»…
Светофоры по случаю многочисленных перекопов не работали, зато усердно трудились регулировщики – и это было единственное время, когда можно было спокойно перейти улицу, потому что потомки гордых македонцев светофоры, как правило, игнорируют, а реагируют только на ситуацию на дорогах – и скачут через улицу, аки зайцы, едва заметят просвет в потоке машин - чаще всего на красный свет, как вы догадались. Хто там жалуется на некультурность израильских пешеходов? – ребяты, да мы против греков – чисто шведы по дисциплине! Водителям в городе, да и за городом тоже, я, ох, как не завидую. Ехидный гид нам объяснил, почему вдоль дорог встречается такое количество маленьких и совсем малюсеньких часовенок – на местах ДТП (иногда – в благодарность за чудесное спасение, а иногда – увы, за упокой…).
Следующим сюрпризом для нас, расслабленным обаянием этого македонского почти-что-Тель-Авива, оказалось то, что в Салониках – приморском портовом городе! – нет пляжа. Вот так вот – море есть, а пляж – йок! – езжайте за город автобусом номер №69. Правда гостиница утешила нас бассейном на крыше, открытым – сюрпрайз! – до восьми вечера, не то что во всяких Эйлатах до шести.
С крыши у бассейна мы разглядели набережную и вечерком туда отправились, благо жара спадает сразу после заката – и уж набережная утешила нас окончательно —
хоть к морю и не спуститься – зато можно сесть в прогулочный кораблик-бар (мы, конечно, выбрали тот, что называется «Арго») и сделать круг по заливу, заказавши себе чего-нибудь выпить по силе-возможности минимум на пять евро (максимум не ограничен).
Кстати, израильские гиды нас, как обычно, усердно запугивали карманниками, учили носить рюкзаки на животе и оглядываться по сторонам – в общем-то они, наверное, правы: всегда лучше перебдеть, чем недобдеть – но как же странно было после этих предостережений видеть уже хорошо после полуночи местных цыкалок чуть старше тинейджерского возраста, спокойно топающих по полупустой центральной улице с рюкзачками за спиной, смартфончиком в одной руке и стаканчиком фраппе в другой – и это при наличии постоянно проносящихся мимо подозрительных хлопцев на мотороллерах.
Но на кораблике мы прокатились на второй вечер, спасаясь от ночного дождя, а в первый вечер зависли на концерте, который тут же на набережной аккурат под конным памятником Александру Филлипычу нам был преподнесен на блюдечке совершенно бесплатно по случаю книжного фестиваля – ну как не влюбиться в город, где книжками торгуют почти всю ночь и поют по этому поводу!
Лирическое отступление: не знаю, у кого как – а у меня, выросшей на полесских болотах к Средиземноморью вообще и к Греции, в частности, какое-то особое отношение. «Есть острова далёкие, как сон, и нежные, как тихий голос альта – Майорка, Минорка, Родос и Мальта…» - кто в юности был этим ушиблен, тот поймёт – и сколько ни гуляю по тому же Родосу – вот не надоедает!
Ну, а Греция вообще – особь статья - "Легенды и мифы Древней Греции– спасибо Детгизу! – издавались во времена моего счастливого детства в разных вариантах, я помню и общие сборники, и отдельно изданные "Подвиги Геракла", и "Приключения Одиссея", и "Аргонавтов" – не всё же про Павликов Морозовых читать (защитники совка – цыть! – книжки про Павлика Морозова и прочих пионеров-героев я тоже любила и читала исправно). А потом сюда добавился Боннар, который на несколько лет стал чуть ли не настольной книгой. Это тот самый случай, когда нет худа без добра – крупнейший учёный-эллинист, профессор Лозаннского университета ещё в довоенные годы маленько свихнулся на почве коммунистических идей (не он один, не он один, но… не за это же мы его любим), а когда в 1954-м стал лауреатом Международной Ленинской премии, то тут уж сам Маркс велел, что надобно его труды перевести на русский. Так и получили советские любители античности неплохо по тем временам изданную "Греческую цивилизацию", третий том которой мама как-то купила по случаю в магазине "Подписные издания" – бывало, что там продавались разрозненные невыкупленные тома. Первые две части пришлось читать в читальном зале (на руки не выдавали – дефицит), но с третьим томом я до второго курса МГУ не расставалась. А потом рассталась – и почему? Смешно сказать, потому что счастливо влюбилась и пребывала в совершеннейшей эйфории, невзирая на заваленную сессию и желала видеть такими же счастливыми всех окружающих. Поэтому, когда гениальный мой однокурсник, рано погибший историк Серёжа Червонов, в очередной раз осторожно-завистливо вздохнул, листая моего Боннара, я вдруг легко сказала: - Очень хочешь? Бери!
Жалела ли потом? Немножко. Правда, немножко – почему-то верила, что рано или поздно мой Боннар ко мне вернётся. И ведь хоть и поздно, но вернулся! И где – здесь в Израиле. Нашла я его в такой клоаке, как Тель-Авивская тахана мерказит (центральная автостанция) на книжном развале очередного скоропостижно обанкротившегося "русского" книжного магазина. Сама не поверила, когда в груде макулатуры, к которой нормальный человек и подойти-то побрезгует, я вдруг углядела трёхтомник Боннара. Издание, конечно, 1992 года на скверной бумаге и в бумажной обложке – но он, родимый! Я даже этикетку с ценником сохранила: во-первых, потому что намертво приклеена и был риск отодрать её вместе с частью обложки, во-вторых, чтобы хвастаться немыслимой даже для конца 90-х ценой – 24 шекеля. Да, за все три тома – и пусть теперь кто-нибудь посмеет фыркнуть в мою сторону за пристрастие к развалам и блошиным рынкам!
И из всего Боннара, именно третий том, который я прочла первым, так и остался любимым, а там чуть ли не главное – это гений Александра (Македонского, разумеется) – об Александре лозаннский профессор пишет так живо, восторженно и страстно, как о человеке, которого знал и видел лично.
И вот я перед памятником тому самому Александру Филиппычу, в Македонии, в городе, названном в честь его единокровной сестры, Фессалоники – прекрасном, весёлом, ленивом и растрёпанном городе – и кто помнит о том, что с ним связаны судьбы великих империй – не одной только Александровой… Ну, Сулеймана Великолепного широкая публика ещё вспомнит – низкий поклон турецкому сериалу, а кто помнит Великую Византию, Восточный Рим, от собственного высокомерия погибшую великолепную империю – а ведь тысячу лет простояла (ТЫСЯЧУ!) – и что осталось?
Потому-то и забавляют меня бесконечные плачи по совку с его облезлым бетонным величием – 70 лет еле-еле продержалась эта «географическая новость» на разбитом асфальте - а воплей-то о прекрасном прошлом! об утраченной мечте! о том, как все нас боялись!... Боялись, разумеется - чокнутого соседа, недавно откинувшегося с зоны алкаша, тоже вся коммунальная квартира боится – даже участковый предпочитает не связываться, но ведь счастливое чувство собственного всевластия и превосходства кончается рано или поздно (чаще поздно), но всегда предсказуемо – либо перепьёт денатурата, либо такие же сверхчеловеки-дружки прикончат по пьянке – тут и сказочке конец.
Но вернемся к Александру – к тому Александру, образ которого
любовно выстраивает Боннар, благо читает в оригинале и Аристотеля и
Плутарха и сведения имеет из первых уст. Помню, как в юности меня
наповал сразила фраза «гениальный дикарь, влюблённый в
человечество» - ах, кто мог бы сказать лучше! – разве что
Плутарх:
«…у него была цель истинного философа, который совсем не был
завоевателем ради удовольствия и огромных богатств, а ради того,
чтобы создать всеобщий мир, согласие, единство и общение всех
людей, живущих вместе на земле.
…Так, почитая, что он послан небом, как общий преобразователь, управитель и примиритель вселенной… объединяя всё в одном со всех сторон, заставляя всех пить… из одной и той же чаши дружбы, он приказывал всем живым людям считать землю, на которой они живут, своей страной… всех добрых людей – родственниками одни другим и только злых людей считать иностранцами», - умри, Плутарх (уже умер) – лучше не скажешь!
Оказывается, Лев наш Николаевич – зеркало русской революции,
пацифист и вегетарьянец, не сам додумался до эпилога «Войны и
мира»:
«Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и
составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое!»
- и ведь как просто и красиво!
И ведь как просто этого достичь – всего-то разрушить до основания Фивы, Галикарнас, Газу – ну, и по мелочи безымянные города и городишки, где населяющая их часть человечества не желает понять, что их хотят осчастливить, мужчин вырезать всех до единого, женщин и детей продать в рабство, а в назидание прочим непонимающим преподать урок, как это было с правителем Газы «…он (Александр) приказал привязать его за насквозь проколотые ступни к колеснице победителя и так тащил его, воющего от боли, вокруг города в сопровождении своих воинов, издававших крики радости…»
Ну, и ещё по мелочам – убивать и казнить уже в близком кругу персонально, по малейшему подозрению – Каллисфена, Аристотелева племянника, преданного ему полководца Пармениона и сына его Филота, молочного своего брата Клита, спасшего ему жизнь при Гранике – и это только селебритиз, удостоившиеся упоминания в летописях, а сколько их было менее родовитых? Бог ты мой, как же это знакомо – «железной рукой загоним человечество к счастью!»
Но ведь идея, идея-то как хороша! Да и сам исполнитель – просто мечта экзальтированной барышни – юный прекрасный царь (он так и умер юношей!), отчаянный наездник, отважный воин и воспитанник Аристотеля, засыпавший с «Илиадой» в изголовье! Право же, я теперь не удивляюсь тому, что сидя в уютной Лозанне на профессорской должности и читая Плутарха в оригинале, можно было ещё раз прельститься новой идеей всеобщего счастья и грезить о далёкой и прекрасной стране всеобщего равенства, братства и единомыслия – Советском Союзе. А сколько ещё Фив и Галикарнасов будет для всеобщего счастья разрушено – так лес рубят, щепки летят! Я думаю, что Всевышний ещё пожалел славного в общем-то дядьку-эллиниста – не дал ему увлечься ещё одной прекрасной иллюзией 20-го века – германской – ведь там античность очень даже почитали, и хотели по сути примерно того же – чтоб везде было дружно, чисто, красиво, культурно, блондинисто и голубоглазо, ну и Вагнера в каждый дом! – да и кто ж не согласится с тем, что германские города и веси выглядят куда как красивее, чем нечистое, крикливое, носатое и пейсатое еврейское местечко – так что ж плохого в том, чтобы убрать его с глаз долой, из сердца вон – чай, не Галикарнас!
Одному я удивляюсь – все близкие нам по времени «загонщики к счастью» - те еще писаные красавцы, в отличие от Александра. Знаю, знаю – нельзя судить по внешности, люди добродетельные – не всегда топ-модели, а злодеи иной раз впечатляют благообразием, и пословица «Бог шельму метит» частенько буксует – но вот этих-то конкретных шельм Боженька пометил от души, словно сказать хотел:
- Смотри, просвещённое человечество, не ошибись – если у царского сына, красавца, воина и философа ничего из его возвышенной затеи не вышло, то не вздумай на ЭТИХ надеяться – плебеев и уродов!
Но не вняло просвещённое человечество – и прекрасная Германия легла к ногам плоскостопного человечка с мелкой головкой, узкими плечами и просторным бабьим задом. Мне иной раз кажется, что клоунские усики и знаменитая косая чёлочка, которая даже на парадных комплиментарных портретах выглядит так, словно ее пригладили обслюнявленной ладошкой – специально были придуманы неведомыми имиджмейкерами, чтобы хоть эдак отметить лицо, незапоминающееся, как стёртый пятак. А ведь статные белокурые красавицы бились на митингах в истерических оргазмах, и юная девушка с именем праматери Евы рыдала от ревности и погибала от любви…
Я уж не говорю о последнем самозваном императоре российском (не Николае, разумеется) – мечте истинно русского национал-коммуниста – грузине с нечистым рябым личиком (в народе говорят «на лице черти горох молотили»), со сросшимися пальцами на ноге (это в просторечье зовётся опять же «чёртовым копытом» - вот уж меченый, так меченый) – да и вся его камарилья на трибуне Мавзолея, как на подбор – карикатуристы могут отдыхать и тупо фотографировать, выключив фантазию – а народ таки-да – любил до гроба, тысячами задавленных на похоронах подтвердив , что любовь к тирану «крепка, как смерть»…
…А нынешним Салоникам, между тем, дела нет до великого
имперского прошлого – под копытами Буцефала уютно располагается
вечерами молодёжь, дурачится, тусуется, покуривает (не будем
принюхиваться – завидуем молча) и не похоже, чтобы заваливали
монумент к памятным датам красными гвоздиками. Это не хорошо и не
плохо – это нынешняя салоникская жизнь. Горевать о великом прошлом
никто не собирается – кому надо – вот оно – в прохладе
прекраснейших музеев (какой там музей византийской культуры! – хоть
поселяйся в нём и проси политического убежища! – шутка). А для
простых граждан, как говаривала героиня любимой книги моего
детства: «ну его к бесу – княжество это, одна морока!» (кто знает,
о какой книге речь, тот мне дважды друг).
Нынешний Алеко частенько почти так же беден, как герой старой
песни, но его драные джинсы продумано порваны в нужных местах, а на
щеках – красивая трёхдневная щетина. Он пасет своих коз, водит
катерок с ветерком, напевает за баранкой автобуса, укладывает
плитку на тротуаре, развозит пиццу или рисует нам корицей смайлик
на пенке капучино. Он бойко говорит по-английски, знает десяток
слов по-немецки и по-французки, он играет на аккордеоне на подходах
к туристическим красотам и заслышав ивритскую речь, начинает
наяривать «Хаву Нагилу». Иностранцы смеются над греческим акцентом
– всеми этими «сэнкью вери мац», «йес, суэ», «эндсульдиген» - греки
не выговаривают шипящих, но на шуточки не обижаются – смейтесь,
смейтесь, простофили, но это у нас впервые был переведен еврейский
Ветхий Завет на наш язык, и мы заставили весь христианский мир
вслед за нами шепелявить: вот вам Моисей, Самуил и Соломон – вместо
Моше, Шмуэля и Шломо…
Часов золотых у Алеко по-прежнему нет, зато есть чихающий мотороллер. И короны для своей красавицы тоже нет, иногда и шлёма-то нет, но верная красотка в обтрёпанных шортиках ждёт его и бесстрашно усаживается на заднее сиденье, крепко обняв своего куроса за талию – чтобы мчаться вместе по ночному прекрасному городу и, как по мне – это единственные моменты в жизни, которым стоит завидовать.