Кормилицы и няни

duchesselisa — 24.06.2010



Есть такая картина - "Кормилица навещает своего ребенка". Она создает жуткую гнетущую атмосферу - несчастная мать вырвалась навестить своего родного ребенка, который, судя по всему еще и очень болден. Навещает она свое чадо под присмотром барского лакея. Да еще и вместе с барскими детьми - при чем девочка совершенно не понимает, куда и зачем ее привела нянюшка, что это за хлев, да как бы не испачкать здесь свое нарядное платьице... Жуткая история вырисовывается! Выглядит прямо как одно из преступлений "проклятага царизьму!"
Автор, вероятно,находился под влиянием идей народников, которые сопереживали и слезы лили над судьбой отдельно взятой кормилицы, но могли при покушении на Царя убить разом десятка два-три ни в чем не виновных людей и при этом орать, вылупив глаза, о том, какие они герои...

Итак, нянюшки, мамки, кормилицы. Каким было их положение в России Царской?
Кормилицы появляются еще в древнейшие времена, а документальные сведения относятся уже ко времени правления Царя Алексея Михайловича. «При выборе кормилицы, наблюдалась величайшая осторожность и потому в выбор или прибор назначалось иногда более десяти кормилиц, жен во всех качествах добрых, имена которых и записывались в особую роспись. В этой росписи означали мужа избираемой, её лета, детей её, время, когда разрешилась от бремени последним ребёнком, потом имя и местожительство её духовника, который по священству обязан был засвидетельствовать особою сказкою письменно и о нравственной чистоте избираемой. По особой крестоприводной записи кормилицы целовали крест служити и прямити Царю, Царице и Ребёнку, на воскормление которого поступали». Так писал историк И.Е. Забелин.
Г.К. Котошихин пишет: «И живёт та жена у Царицы в Верху на воспитание год; а как год отойдёт, или ежели та жена дворянска роду, мужа её пожалует Царь на воеводство в город или вотчину даст; а подьяческая или иного служивого чину, прибавят чести и дадут жалованья немало; а посадцкого человека, и таким потомуж дано будет жалованье немалое, а тягла и податей на Царя с мужа её не емлют по их живот».





Но это времена совсем давние, а вот будущего Императора Александра II выкормила крестьянка подмосковного села Большие Мытищи Авдотья Гавриловна Карцева (1794-1845). Государь Николай Павлович, к Которому привели её, потрепав по щеке, сказал: «Как Расея наша! корми Сашу Моего, чтобы здоровый был». Прошло много лет... Уж не только Авдотьи в живых не было, но и Того, кого она выкормила, а мытищинские крестьяне всё вспоминали: «Сама мне сказывала. Как херувинчик был, весь-то в кружевках. И корм ей шёл отборный, и питьё самое сладкое. И при ней служанки - на всё. Вот и выкормила нам Лександру Миколаича, Он всех крестьян-то и ослободил.»
Владимир Олленгрэн, воспитывавшийся вместе с великими князьями Ники и Жоржи (Николай II и Георгий Александрович) вспоминал:

«Большую радость и удовольствие доставлял нам приезд во Дворец четырех нянек-кормилиц, пестовавших и Самого Отца (Императора Александра III, и Его Детей (Императора Николая II и Его Братьев).
Я теперь отдаю себе отчет, что при невероятной смеси кровей в Царской Семье эти мамки были, так сказать, драгоценным резервуаром русской крови, которая в виде молока вливалась в жилы Романовского Дома, и без которой сидеть на Русском Престоле было бы очень трудно. Все Романовы, у которых были русские мамки, говорили по-русски с налетом простонародным. Так говорил и Александр Третий. Если Он не следил за Собой, то в Его интонациях, как я понял впоследствии, было что-то от варламовской раскатистости. И я сам не раз слышал Его: «чивой-то».
Выбирались мамки из истовых крестьянских семей, и по окончании своей миссии отправлялись обратно в свои деревни, но имели право приезда во Дворец, во-первых, в день Ангела своего Питомца, а, во-вторых, к празднику Пасхи и на ёлку, в день Рождества.



Во Дворце хранились для них парчёвые сарафаны и нарядные кокошники, и было в этом что-то от русских опер, от «Снегурочки». Сначала их вели к Родителям, а потом к нам, детям. И тут начинались восклицания, поцелуи, слезы, критика: «Как Ты вырос, а носище-то, ногти плохо чистишь» и т.д.
Александр Третий твёрдо знал, что Его мамка любит мамуровую пастилу, и специально заказывал её на фабрике Блигкена и Родинсона. На Рождестве мамки обязаны были разыскивать свои подарки. И так как мамка Александра была старенькая и дряхленькая, то под дерево лез сам Александр с сигарой и раз чуть не устроил пожара.
Эта нянька всегда старалась говорить на «вы», но скоро съезжала на «ты». У неё с Ним были свои «секреты», и для них они усаживались на красный диван, разговаривали шопотом и иногда явно переругивались. Подслушиватели уверяли, что она Его упрекала за усердие к вину, а Он парировал: «Не твоё дело». А она спрашивала: «А чьё же?» В конце концов, старуха, сжав губы, решительно и властно вставала, уходила в дальние комнаты и возвращалась оттуда со стаканом воды в руках. На дне стакана лежал уголек.
Александр начинал махать руками и кричать лакею:
- Скорей давай мохнатое полотенце, а то она Мне новый сюртук испортит.
- Новый сошьешь, - сердито отвечала мамка и, набрав в рот воды, брызгала Ему в лицо и, пробормотав какую-то таинственную молитву, говорила:
- Теперь Тебя ничто не возьмет: ни пуля, ни кинжал, ни злой глаз.
Однажды, косясь на Государыню, Он вдруг громко спросил:
- А не можешь ли ты чивой-то сделать, чтобы Я Свою Жену в карты обыгрывал?
Старуха Ему просто и ясно ответила:
- Молчи, путаник.
Эта мамка пользовалась во Дворце всеобщим уважением и не было ничего такого, чего не сделал бы для неё Александр. Говорили, что в Ливадии, на смертном одре, вспомнил Он о ней и сказал:
- Эх, если бы жива была старая! Вспрыснула бы с уголька и всё как рукой бы сняло. А то, профессора, аптека...

...Всех этих нянек поставляла ко Двору деревня около Ропши. Каждой кормилице полагалось: постройка избы в деревне, отличное жалование и единовременное пособие по окончании службы. Работа была обременительная, и за всё время пребывания во Дворце мамка не имела права ни ездить домой, ни выходить в город».

Что же, пока не вижу ничего нечеловечного в отношении к кормилицам...



Одной из кормилиц Царя-Мученика Николая Александровича была крестьянка Мария Смолина. После революции, 10 октября 1918 г., она была замучена большевиками вместе с мужем Григорием и дочерью Марией. Нашлись следы и другой кормилицы Государя Николая II. В начале 2005 г. на страницах одной из столичных газет был опубликован рассказ экскурсовода историко-краеведческого музея с. Усть-Вымь (Коми) С.В. Сальникова. В 1970 г. он «приехал в отдаленный городок Тульской области читать лекции по искусству. После встречи к нему подошла худенькая старушка учительница, и шёпотом пригласила в гости. И тем же вечером в её маленькой квартирке Станислав держал в руках безценную тетрадку с письмами Царя Николая II и Его младшего Брата Михаила, адресованными кормилице. Первые листочки были исписаны детским корявым почерком. В тетрадку были вложены два маленьких конвертика. Станислав вспоминает, что у него даже руки затряслись, когда он прочел надписи на конвертах: «Локон Николая» и «Локон Михаила». Где старушка взяла тетрадь, и что стало с письмами юного Царя, сейчас неизвестно».


«Великую Княжну Ольгу Николаевну выкормила Ольга Воронцова. Ей была установлена пожизненная пенсия...».Кормилицей Великих Княжон Татьяны Николаевны (1897) и Марии Николаевны (1899) была крестьянка Вера Кузьмина. У Вел. Княжны Анастасии было две кормилицы - Мария Ершова и Матрёна Муранова.
«Характерным примером традиционной связи Царской Семьи с первыми кормилицами была судьба Александры Негодовой-Крот. Поскольку крестьянка Каменец-Подольской губернии Винницкого уезда Александра Негодова-Крот кормила Наследника только около трех месяцев, то ей была определена неполная пенсия в 100 руб. в год. Кроме этого каждой из кормилиц по традиции собиралось весьма солидное «приданое». Негодовой-Крот были приобретены вещи более чем на тысячу рублей: кровать, две подушки, сорок аршин полотна, серебряные часы, полотенца и совершенно необходимый в деревне зонтик. Всего на одежду и «приклад» для гардероба пяти кормилиц и их детей было потрачено только по одному из счетов почти две тысячи рублей.
Все последующие годы она регулярно обращалась к Императрице с различными просьбами. Например, в 1905 г. она просит устроить своего мужа в Дворцовую полицию. В 1908 г., по ее ходатайству, Филиппу Негодову-Крот было предоставлено место сидельца в казенной винной лавке первого разряда в Петербурге в связи с болезнью ног. Для решения этого вопроса Императрица через Своего секретаря обращается к министру финансов. Просьба кормилицы была удовлетворена. Позже, учитывая Высочайшее покровительство этой семье, Министерство финансов закрывает глаза на крупную недостачу в 700 руб. в винной лавке в 1911 г. В 1913 г. дочь Негодовой-Крот поместили в женскую гимназию, и плату за её обучение, 100 руб. в год, Императрица принимает на Себя.




В великокняжеских семьях тоже были русские няни. Гавриил Константинович вспоминает:" Старшей няней была у нас Вава — как мы звали Варвару Петровну Михайлову. В свое время она нянчила отца и моих дядей, затем жила на пенсии в Мраморном дворце. Вся семья наша ее очень любила. Когда родился Иоанчик, так звали моего старшего брата, отец просил Ваву быть при нем. Вава была дочерью камердинера моего деда и воспитывалась в Смольном институте, на Александровской половине. Когда Вава поступила к отцу, она числилась «в должности англичанки», так как по штату занимала место, предназначавшееся английской няне. У Вавы было много сестер и, как это ни странно, две из них носили одно и то же имя Марии.
Няня Вава помнила Императора Николая I, моего прадеда, на смертном одре. Он лежал в своей небольшой и скромно обставленной комнате на антресолях Зимнего Дворца, на походной постели, покрытый офицерской серой шинелью, которая ему служила вместо одеяла. Ваву водили к нему прощаться. Она мне рассказывала, что и на смертном одре у Императора Николая I «грудь была колесом», как и при жизни.
В годы моего раннего детства наша семья проводила зиму в Петербурге, в Мраморном дворце, а лето — в Павловске или Стрельне. Из Петербурга мы уезжали в мае и возвращались поздней осенью.
В Мраморном дворце мы с братом Иоанчиком помещались в одной и той же детской, устроенной и украшенной в русском стиле. Все наши комнаты носили тоже русские названия: опочивальня, гуляльня, мыльная (ванна). В гуляльне окна спускались ниже пола и между окнами и полом были устроены решетки, перед которыми стояли растения.
В углу гуляльни висел большой образ Владимирской Божьей Матери, а на нем полотенце, расшитое разноцветными шелками и золотом, на концах обшитое старинными кружевами. Перед образом всегда теплилась большая лампада.
Часов в восемь утра нянюшки водили нас здороваться с отцом, а в десять часов мы ходили здороваться с матушкой. В это время она пила кофе у себя в уборной, одетая в свой неизменный красный халатик. Мне всегда приятно было смотреть, как она аппетитно ест яйца. Запомнил я также и ее красивый кофейный сервиз, серебряный, но темно-бронзового цвета.
Нас с Иоанчиком водили гулять в Таврический сад. Мы проходили через Таврический дворец, когда-то дворец Потемкина, предоставленный впоследствии Государственной Думе. Когда я еще был слишком мал, чтобы ходить, меня возили в коляске в виде серебряного лебедя, в которой возили еще отца, его сестер и братьев. Наш лакей Рябинин вез коляску, Атя шла рядом, а Иоанчика вела за руку Вава. Так торжественно прогуливались мы по аллеям, по которым когда-то гуляла Екатерина Великая с Потемкиным."


Уважением пользовались няни-кормилицы и в дворянских семьях. Стоит вспомнить хотя бы самую знаменитую русскую няню Арину Родионовну. С теплотой вспоминают о няне Марина Цветаева, Ирина Татищева, Тамара Карсавина. А князь Сергей Голицын рассказывает, как даже после революции их семья помогала бывшим нянечкам. А как же пьеса "Три сестры"? Ольга, Маша и Ирина с теплотой и нежностью относились к нянечке, и только недалекая, ограниченная мещанка Наташа позволяет себе держаться с ней по-хамски. Да и вообще образ няни в дореволюционной России был тесно связан с повседневной жизнью, что и нашло свое отражение в литературных произведениях. Это сейчас при упоминании няня вспплывают ассоциации с воровством, легкомыслием, безразличием к детям. Как видно из вышеперечисленного, раньше няни были совершенно другими. Конечно, можно сказать, что я слишком критично отношусь к современности и слишком влюблена в Царскую Россию, но такой я буду всегда, уже ничто не в силах меня изменить.

"Русский вестник" от 12.07.2008
"Царские дети"
Гавриил Константинович. В Мраморном дворце.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив