Как я жила на Брайтон-бич

Дальше началась вторая глава моих американских приключений, так как я попала на знаменитую улицу Брайтон-Бич. На меня она произвела самое отвратительное впечатление, которое только можно вообразить: грязная, с грохочущей эстакадой метро наверху, с какими-то толпами одесских евреев семидесятых годов, с магазинами, в которых было все то же самое, что есть сейчас в Москве, только в пять раз дороже.
А самое главное – на каждом углу этой улицы находились «русские» общежития, где хозяйки-еврейки, содержавшие клоповники с мышами и тараканами, драли за койку по 20 долларов за ночь (а койки были двухъярусные и напихано их было в комнате по 6-8). Тут же, при общежитиях, обретались различного рода «бюро», за хорошие деньги помогавшие в любой нужде: им ничего не стоило устроить на работу (за это они брали большой процент – до половины месячного заработка), если человек находился в стране нелегально – могли легализовать его, и даже (за совсем уж огромные деньги) можно было получить американское гражданство! Деньги делают любые чудеса, и какого же черта Америка так гордится своими законами, когда по существованию этих бюро ежу понятно, что в них творятся весьма незаконные делишки. Значит, не так уж неподкупны американские чиновнички…
В этих общагах в полностью антисанитарных условиях живут русские, евреи и еще бог знает кто, некоторые, как я, недавно приехали из России и хотят найти работу; другие покинули нашу страну много лет назад, и им не повезло в американском раю; здесь, на Брайтон-Бич, они живут годами за бортом роскошного корабля, ничего не имея, одним днем, пока могут работать – кто таксистом, кто еще какой-то обслугой – живут… А что будет потом? Скорей всего, их свезут в какую-нибудь дешевенькую больничку для бедных, где они и откинутся. Большинство из них пьет и принимает наркотики. И, хотя они называют Россию презрительно Рашкой, я почувствовала в них сильную ностальгию – они смотрят только русское телевидение, читают русские газеты (правда, не наши, а издающиеся в Штатах), общаются только между собой – и никогда с американцами. Они сохранили все типичные черты русского общества и его членов: неуважение к себе подобным, хамство по отношению к окружающим, чувство дутого превосходства, если у них есть какие-то малейшие преимущества (ну, например, они являются гражданами Америки – а те евреи, кто эмигрировал в 70-е, получали его автоматически). Эти заблеванные грязные общаги – совсем другая Америка, нечто вроде белого гетто. И как везде, находятся предприимчивые люди, делающие хорошие деньги на людских несчастьях и искалеченных судьбах.
Здесь я провела недели две и, хоть я была готова отдать половину своего жалкого заработка вампиршам из агенств, но все их усилия найти мне работу не увенчались успехом. Деньги быстро кончились. Маячил призрак того, что меня выкинут на улицу – платить за общежитие было нечем.
Как-то, совершенно случайно, мне подкинули разовую работу. Брайтон-Бич находится в Бруклине, там же расположен очень специфический район под названием Боро-парк, заселенный ортодоксальными евреями – наверняка большинство из нас видело их по телевизору: в черной одежде, в такой же черной шляпе-ермолке, с длинными пейсами – в общем, очень узнаваемый образ. Вот и мне дали такой адресок, и, когда я зашла в дом, я чуть не завалилась в обморок – грязь вокруг стояла, как на общественной помойке. За полдня тяжелой работы я все это кое-как разгребла, дом постепенно стал принимать божеский вид. Агентство, пославшее меня, пообещало за работу 10 долларов в час, но хозяйка – ортодоксальная еврейка – начала торговаться за каждый доллар, и в итоге я получила гораздо меньше, чем полагалось, хоть она и была очень довольна результатами моего труда. При этом соблюдались какие-то дурацкие условия: вот эта сторона кухонного гарнитура считалась кошерной, а та – нет. (Почему? Каковы были критерии? Одному еврейскому богу это было ясно!). Вот эти ложки и вилки – кошерные, а те – нет. Даже тряпки, которыми я убиралась, тоже делились по этому признаку. Видимо, человечеству мало того, что придумала природа, ему нужны еще свои, личные, глупые фантазии и условности.
Как я уже написала, еврейка была очень мной довольна (еще бы! Такой чистоты у нее не было никогда) и пригласила приходить еще. Я чувствовала себя Гераклом, расчистившим Авгиевы конюшни.
Наглая баба из агентства отполовинила от этой жалкой суммы 15 долларов в свою пользу. Оставшихся денег еле хватило, чтобы заплатить за ночлег в общаге. Еды купить было уже не на что.
Такой тяжелой и грязной работой я занималась несколько раз, а что оставалось делать??? Но и та жалкая сотня долларов, которую удалось заработать таким образом, была у меня украдена, да еще вместе с моей красивой новой курточкой, купленной под Бостоном на мой первый заработок.
Агентство нашло мне работу – ухаживать за одинокой старухой, живущей в «черном» районе Нью-Йорка, на Черч-стрит. Квартирка этого божьего одуванчика была весьма страшненькая, а сама она – абсолютно чокнутая, но выбирать не приходилось. Внешностью бабка (ее звали миссис Шерри) была точной копией Эдит Пиаф, и так же, как та, хлестала спиртное, хоть ей было далеко за восемьдесят.
Для начала мы отправились с ней в поход по продуктовым лавкам, расположенным поблизости, где она нещадно торговалась за каждый цент. В одном магазинчике даже создалась очередь, потому что миссис Шерри препиралась с продавцом минут 15, доказывая ему, что эти яйца не стоят доллара пятидесяти, будет вполне достаточно, если она заплатит доллар тридцать… Тут какая-то молодая черномазая девка подскочила и сунула ей квоттер (25 центов) и сказала что-то энергичное – мол, вот тебе недостающие деньги, только отвали и не задерживай людей. Миссис Шерри рассыпалась в благодарностях и сообщила негритянке, что она живет тут поблизости и в знак благодарности за оказанную великую услугу приглашает ту на кофе.
Не успели мы вернуться домой, как начались настойчивые звонки в дверь. Я умоляла старуху не открывать, там был домофон, я ей подсказывала, чтобы она притворилась плохо чувствующей себя, якобы она очень устала и сейчас ляжет в постель. Она так и сделала, но ниггерша была уж очень настырна – она влезла в подъезд и ломилась уже непосредственно в дверь квартиры. Я шипела: «Not open, not open», но у крейзанутой старушки, видимо, начисто отсутствовало чувство опасности (или притупилось за много лет проживания в черном районе), и она открыла… Ниггерша ворвалась к нам, как вихрь. Она стала метаться по старухиной квартире и что-то кричать – я не понимала, что ей надо, но увидела, что старуха схватила телефонную трубку и пытается звонить в полицию. Ниггерша подскочила к ней, и они начали чуть ли не драться. Наконец, она поняла, что в этой квартире, забитой хламом, поживиться нечем и с быстротой молнии, схватив единственную ценную в этом доме вещь – естественно, ею оказалась моя курточка, в кармане которой находились небольшие, с таким трудом заработанные мной доллары (я только что разделась в прихожей, и она валялась на ветхом диванчике), налетчица выскочила вон. Я осталась стоять с разинутым ртом – даже если бы я врубилась в происшедшее, все равно я не смогла бы ее догнать…
Единственный положительный момент во всей этой истории был тот, что паспорт и мобильник находились не в курточке, а при мне – в кармане брюк.
Старуха вызвала полицию, но чем та могла помочь?! Прибыли пятеро добрых молодцев, они остановились на лестнице, в квартиру не входили – видимо, так у них в Штатах положено, а руки держали прямо как в боевиках – на оружии, которое было при них. Смотрелось внушительно – только мне-то от этого было не легче…
Старуха не отпускала меня от себя весь следующий день, она была очень напугана – боялась, что ниггерша ворвется к ней еще раз и убьет ее, хотя засовы в ее дверях были весьма внушительные, туда не прорвалась бы и целая банда, открыть ее двери могла только ее собственная глупость, что уже и произошло. На сей раз я пострадала по чужой глупости, не по своей, но это как-то не утешало.


(http://www.proza.ru/2009/11/10/122)