Как мы жгли с братом

evaevg — 02.11.2016 Вчера мне задавали вопрос, а почему это ты, Женя, так переживаешь из-за переходного возраста своего сына? Ведь радоваться надо, что он такой идеальный. Нет, я, радуюсь, конечно. Просто подозрительно это очень. Знаете, просто мы с моим младшим братом отжигали так, что мама до сих пор икает и пьет волокардинчик. А потому я все время подсознательно жду подляны от Дани. Вот, думаю, это он бдительность усыпляет. Сейчас я расслаблюсь окончательно - и тут он как начнет!

А что же такого вы с братом творили, спрашивали меня вчера? А я вам сейчас это расскажу. Это перепост моего очень старого поста. Тогда меня еще никто не читал, а комментировал только один человек (интересно, он сам об этом вспомнит). А написано неплохо, как мне кажется. И даже местами смешно. Так что даю посту новую жизнь, раз уж в тему.


Надо сказать, что мы с моим братом – та еще парочка. Не могу утверждать, что мама мечтала от нас избавиться, но с большой долей вероятности думаю, что если бы ей предложили на выбор снова воспитать нас или устроиться дрессировщиком тигров в цирк, выбор был бы сделан в пользу хищников. Единственным утешительным призом можно считать то, что выкобенивались мы с братом не вместе, а в порядке строгой очередности.

Первый раунд по старшинству был за мной. Я, к счастью, не помню своих первых младенческих подвигов, но легенды, передающиеся из уст в уста в нашей семье страшны и ужасны, и более напоминают традиционные пионерлагерные страшилки в духе: «в черном-черном городе на черной-черной улице жила черная-черная девочка». Не в смысле афроамериканка, а в смысле – говно редкое. Всю глубину маминых переживаний я поняла только когда обзавелась собственным ребенком, и вовсе не потому что мой сын давал мне шороху, наоборот, он был благонамерен и добропорядочен аки ангелок из рекламы памперсов. Понимание в меня вселила мамина разочарованная фраза: «Что это он у тебя спит и ест по расписанию, прямо даже обидно. Вот ты в этом возрасте…» Уточнять мама на стала, но по выражению ее лица мне стало очевидно, что двадцать пять лет она мстительно ждала, что я рожу свою полную копию, и тут уж она посмеется всласть. Да-да, любите ваших внуков, они отомстят за вас вашим детям. Извини, мама, но я не виновата, что родила иллюстрацию к научно-фантастической книге «Младенец идеальный, особого усера не требующий» и поставила крест на твоих тайных желаниях.

Ибо первое, что сделала я, появившись на свет, это начала пиздить. Слов я тогда не знала, но зато обладала замечательной громкостью и неутомимостью терминатора на вечном двигателе. Второй мой поступок – перепутать день с ночью – внес особую изюминку в и без того тяжелое существование моей семьи. По словам родителей, вредность моего характера проявилась незамедлительно после обрезания пуповины и впоследствии вылилась в ежесекундное требование ритуальных танцев вокруг моей колыбели и в плевки сосками и детским питанием. Мама утверждает, что выражение моих глаз, наблюдающих за бреющим полетом только что стерилизованной соски в дальний угол комнаты, напоминало выражение глаз воина советской армии, подорвавшего фашистский "тигр" бутылкой с коктейлем Молотова. «Что, съели гады?» - недвусмысленно выражала моя младенческая мимика. Гады давились, но ели, и их терпение было вознаграждено. К году я вошла в разум и превратилась в радость и гордость семьи. Милая, послушная и очень сообразительная девочка умиляла всех соседей и друзей тем, что к трем годам уже научилась читать и знала все сказки Пушкина наизусть. Эта волшебная метаморфоза, видимо, и подвигла моих родителей на второго ребенка. Они посчитали, что год мучений по сравнению с получением на выходе юного гения – это ни фига не цена. Думаю, что их преследовали идиллические картины, как опрятная старшая сестренка в бантах и рюшах ведет в школу любимого младшего братика в трогательном синем костюмчике, на ходу цитируя Пушкина и вытирая брату сопли. Блажен, кто верует, ибо…

Ибо фокус не удался. Роковая ошибка была сделана еще в период второй маминой беременности. Со мной проводились подготовительные беседы на тему: «Ах, какое счастье, теперь у тебя будет братик! Вы будете вместе играть, читать и рисовать!» Вторая часть обещаний особенно мне нравилась, и, скорее всего, засыпая в кроватке, я строила в своем детском воображении милый образ розовощекого карапуза, с которым мы вместе, под моим чутким руководством, разумеется, возводили башню из кубиков или укачивали пупсов. О том, что до того, как мой будущий братик будет способен проделывать такие трюки, должно пройти энное количество времени, мне никто не сообщил. Поэтому, когда ожидаемый товарищ для игр был привезен из роддома, мне открылась печальное: он спал. Причем спал он почти все время, когда не ел.

Очень хорошо помню тот день. Вся семья, как дикари племени Тумба-Юмба перед жертвенным алтарем сгрудилась перед кроваткой, где посапывал младенец, взирая на новоявленное божество. Я, будучи вежливым и воспитанным ребенком стоически ждала, когда же начнутся обещанные игры.

- А почему он не играет? – робко интересуюсь я у мамы.
- Женечка, ну он же спит, - вполне логично говорит отец. О да, логика – это сильная сторона папаши, кандидат философских наук, как же.
- А когда он проснется? – уточняю я.
- Ну, он же маленький, - невпопад ответствует маман. Несмотря на то, что она, как и отец, закончила философский факультет МГУ, логика у нее страдает.

К сожалению, я философский факультет МГУ не заканчивала, поэтому вывод, что для игр младенец должен подрасти, для меня не очевиден.

Я вообще девушка терпеливая. Согласитесь, для четырехлетнего ребенка прождать четыре часа в ожидании пробуждения брата – это где-то подвиг. Я слонялась около кроватки тенью отца Гамлета, с надеждой вздрагивая от каждого звука.

- Посмотрите, как она привязалась к братику! Просто не отходит от колыбельки! – умилялись родители, периодически заглядывая к нам.

Когда мое терпение иссякло, я обиженно пошла изливать свою душу бабушке на кухню. Именно бабушка и открыла мне глаза. И скажу я вам, разочарование в самом начале отношений – это не есть хорошо для их успешного развития. Думаю, именно тогда мой невинный брат стал прочно ассоциироваться в моем сознании с тем грустным вечером. И, если какой психолог таки доберется до моего подсознания и извлечет на свет те самые детские переживания, то будет весьма удивлен. Скорее всего, при имени брата в моем подсознании четко проявится тот вечер, тесная кухонька с хлопочущей по хозяйству бабушкой, мигающая таинственным синим цветом вытяжка над плитой, и горькая, как таблетка анальгина, детская обида. Как-то так.

В общем, второй раунд тоже был моим и длился он с четырех до семи лет включительно. Лучшую оценку моей реакции на рождение брата озвучили подъездные бабульки, главный общественный орган нашего двора. Если до четырех лет мое появление на улице сопровождалось фразами: «Ой, Женечка вышла погулять! Ах, какая на тебе панамка, Женечка! Вася, Петя, Маша, Даша идите скорей, Женечка гулять вышла!» По рассказам очевидцев на эти фразы я вполне могла выдать бабулькам следующее: «Ну что, друзья мои! Погода отличная, солнце светит, на небе ни облачка, вот могу стих прочесть». Бабульки умилялись, пускали слезы восторга и слюни зависти и призывали нерадивых, но взирающих на меня как на Дельфийского оракула, Васей, Петей и остальных, немедленно брать с меня пример. То есть учить стихи и изъясняться литературными фразами, почерпнутыми из великой и могучей русской литературы.

Женя, обзаведшаяся братишкой, вызывала совсем другие эмоции: «Ой, Женя гулять вышла! Ой! Вася, Петя, Маша, Даша, быстрее домой, нам уже пора! Скоро обед!». Ибо стихов я больше не декламировала, а моя изрядная начитанность привела к совершенно непредсказуемым последствиям. Уж и не помню, что там такое забористое мне впаривали отец с дедом по вечерам (единственное, что вспоминается, это «Легенды и мифы Древней Греции» Куна и «Белый Бим Черное ухо» - странноватый набор для четырехлетнего ребенка), но видимо это было что-то не лишенное духа романтики и очарования дальних дорог. Потому что у меня натурально проявилась тяга к странствиям и романтичным приключениям. Чего стоит, например, трехчасовой марафон моих родственников и всех соседей по окружающим дворам в поисках двоих путешественников, четырех лет от роду. Честно говоря, не знаю, куда мы собирались с мальчиком Владиком, но видимо в процессе нашего турне победила тяга к романтизму, ибо застуканы мы были в телефонной будке (раньше они такие красные были, и снизу непрозрачные, там мы на корточках и заседали) за игрой в дочки-матери. Или еще похлеще правда и лет мне было побольше, уже подготовительная группа детсада. Тоже некий мальчик Миша (помню только, что у него был велосипед «Школьник», а у меня «Бабочка», видимо этим он и покорил мое неискушенное девичье сердце), с которым мы решили гордо и по-английски свалить вдаль, на поиски приключений. Приключения поджидали нас дома в виде ремня. Потому что прогулка вдоль Мичуринского проспекта совсем не походила на приключенческий роман, ни разбойников, ни пиратов, ни сокровищ, ни капитана Гранта на Мичуринском отродясь не водилось, и мы, разочарованные вернулись, устав и проголодавшись. Жаль, только, что родители успели заметить наше отсутствие, и путешественников ждал вовсе не духовой оркестр и ковровая дорожка, а наоборот, озверевшие родители, успевшие облазить все подвалы и подворотни микрорайона.

Но к школе я опять волшебным образом трансформировалась в идеального ребенка и вплоть до наступления переходного возраста вела себя вполне себе прилично.

Несложно догадаться, что инициативу перехватил Лелик, то есть мой брат. Все это время на фоне беснующейся оторвы (не надо быть психологом, да-да, я банальнейше привлекала к себе внимание) мой брат смотрелся пасторально и умилительно. Этакий розовощекий полный пупс, флегматичного склада и без особых закидонов. Пока от него требовалось только ходить в сад, ложиться спать вовремя и с аппетитом есть кашу, Лелик справлялся великолепно. И не было ему равных. Но, к сожалению, жизнь наша похожа на компьютерную игру, в том смысле, что с каждым новым уровнем увеличивается сложность.

Первый сюрприз Лелик преподнес в первом классе. Ну, то, что он не умел читать, было по тем временам естественно, тогда большинство не умело, и задача школы сводилась именно к тому, чтобы научить ребенка, а не вынести мозг родителям на предмет того, что учение ребенка – это их прямая обязанность вкупе с оплатой всего чего только можно, как сейчас. Гром грянул, когда к концу первого класса маму вызвала в школу учительница и сообщила страшное:

- Сын ваш, прямо скажем, мальчик приятный во всех отношениях и не без способностей. Только вот, даже не знаю, как вам сказать. В моей практике такое впервые. Он не то, чтобы не может научиться читать, он, по-моему, просто не хочет этого делать. Никак. Ладно бы совсем тупой был, так ведь нет, видно же, что не дурак. Да и сестра его, умничка, тоже у меня училась, такая хорошая девочка, никаких проблем. Но вот сын ваш. Даже и не знаю, что делать. У меня уже все читают, даже самые отсталые. А он не хочет. Так что или учите ребенка читать сами, или я буду ставить вопрос о том, чтобы мальчик ваш на второй год остался.

Мама у меня женщина решительная. Такого сюрприза от сына она совсем не ожидала, ибо со мной она расслабилась, уроки не проверяла, в процесс обучения не вникала, я сама со всем успешно справлялась. То, что Женечка читала с трех лет, а Лешенька до сих пор дурью мается, объяснялось просто – дескать, девочки вообще быстрее мальчиков развиваются, так что все еще будет. А тут такое западло! Наличие в нашей выскоинтеллигентной семье потенциального второгодника поразило маму в самое сердце. Лелик был призван на суд, состоявшийся в этот же вечер на кухне.
- Лешенька, это какая буква? – нежно вопросила мама, тыкая в букварь.
- М, - не задумываясь ответствовал мой брат.
- А это?
- А.
- А вместе?
Пауза, потом, глядя на маму умильными голубыми глазами:
- Не знаю.
- Ну подумай, М и А, М – А, м..а, мА.
Пауза и тот же невинный взгляд.
- Не знаю.

Через полчаса выяснилось странное. Лелик знал все буквы алфавита. Но не мог прочесть ни одного слога. Причем, судя по безмятежному выражению его лица, от этого факта он не испытывал никакого дискомфорта. Зато, судя по дергающемуся веку, дискомфорт начала испытывать моя мама, причем она искренне не понимала, издевается ли Лелик или тут что-то клиническое. Первая версия победила, и мама выдала резюме:

- Будешь сидеть здесь на кухне, пока не научишься читать.

И Лелик остался с букварем наедине. Я злорадно наблюдала через стеклянную дверь за процессом самообразования. Потрясающе, но мамин метод оказался действенным!

Нет, не сразу, конечно. Первые полчаса Лелик задумчиво изучал рисунок на скатерти и ковырялся в носу, потом пациент начал демонстрировать первые признаки нетерпения и скуки – пинать ногой табуретку и косится в сторону двери. Наконец, осознав, что выхода у него нет, Лелик вздохнул и взял в руки букварь. Через минут сорок возвращается мама и выпадает в осадок (видимо, в своей методике воспитания она была не уверена) – Лелик не просто читает. Он читает бегло. Не по слогам, а на вполне приличной скорости, не делая ошибок.

К чему я это? А к тому, что в этом весь Лелик. Помните анекдот про мальчика, который долго не говорил, потому что его все устраивало? Так вот, Лелик пошел дальше. Он не читал, потому что не хотел напрягаться. Совсем. Если бы он выбирал себе любимое изречение, с девяносто девяти процентной вероятностью это было бы: «А как вы отдыхаете? - А я и не напрягаюсь!». Причем, учение для Лелика – это был напряг, не срослось там что-то с мотивацией, и семилетний брат мой стал воспринимать все это как один большой геморрой.

Он просто не хотел учиться. Совсем. Ему было скучно и не совсем понятно, почему его все к этому так активно принуждают. Поэтому цель своей жизни Лелик видел только в одном – избежать напряга в виде посещения школы и выполнения домашних заданий. И как только мой брат определился с этой целью, вся его флегматичность и лень мгновенно трансформировалась в кипучую энергию, подкрепленную недюжинной фантазией. Я всегда подозревала, если бы Лелик избрал своей целью получить золотую медаль – он бы ее получил без проблем. Но вся его смекалка и активность, увы, были направлены только на одно – максимально отстраниться от процесса получения среднего образования. Для борьбы с этим пагубным желанием был призван дед, начальник главка на пенсии, имевший в семье авторитет, сравнимый разве что с авторитетом вождя народов и друга всех советских детей Иосифа Виссарионовича. Но результата это не дало.

Так и вижу эту картину, демонстрировавшуюся мне каждый день на протяжении обучения Лелика в начальной школе. Вальяжно развалившееся за столом дитятко с абсолютно пустым взглядом, устремленным в окно, и медленно, но неотвратимо звереющий дед, пытающийся в сотый раз донести до внучка разумное, доброе, вечное.

- Сначала надо умножать, а потом складывать, я же тебе только что объяснял.
- Угу, - мычал Лелик, не отрывая взгляд от фрагмента неба, просматривающегося из окна.
- Так как ты будешь решать этот пример?
Глаза братца с сожалением отрываются от неба и упираются в учебник по математике. Двадцатисекундная пауза и резюме Лелика:
- Не знаю…
- Как не знаешь? – возмущается дед. – Я же только что сказал, сначала надо умножать. Умножать! Потом складывать! Какое действие сначала?
Лелик зевает и возвращается к просмотру увлекательного фильма «Осеннее небо над Москвой».
- Умножение, - без интереса повторяет за дедом он, всем своим видом демонстрируя, что математика интересует его в жизни меньше всего.
- И какой будет ответ? – с надеждой вопрошает дед.
- Не знаю, - скучающим голосом ответствует Лелик.
Далее дед начинает срываться, возмущаться и переходить на крик.
И так каждый день.

В конце концов, от брата отстали, и он радостно и с полным и заслуженным правом начал гонять балду, перескакивая с тройки на двойки, и даже иногда умудряясь сорвать четверки по гуманитарным предметам исключительно из-за своей тяги к пиздобольству. Ибо что-что, а любовь к качественному пиздежу – это у нас семейное.

Но мы отвлеклись от меня. А меж тем до седьмого класса я являла всем совершенно идиллический образ ответственной девочки-отличницы, радость и гордость всего семейства. Итак, я, замечательная во всех отношениях, подошла к тому отрезку жизни, который принято называть «переходным возрастом». И это совпало с тем сложным периодом истории нашей страны, именуемым «перестройкой». Юную пионерку-активистку ошеломила полное крушение того, во что она, в силу юного возраста, верила. И меня понесло.

Эффект от моего «срыва головы», на фоне слабой успеваемости брата, можно было описать так. По врагам долго стреляли из мушкетов, после чего внезапно накрыли ядерной бомбой. Ибо редкие трупы не идут ни в какое сравнение с гигантской воронкой вместо армии. Точнее нет, для начала я все-таки пульнула из гаубицы, честно предупреждая о серьезности моих намерений, выстрел был произведен из пионерлагеря, откуда тринадцатилетнюю «радость и гордость семьи и школы» выперли с вопиющей формулировкой «за систематическое курение и нарушение дисциплины». Такой подляны от меня не ждали, поэтому мое неловкое и прямо скажем неубедительное объяснение, что меня подставили «плохие девочки», а я просто рядом стояла, было принято за аксиому и мне почти ничего не было. Училась я по-прежнему хорошо, а на тревожные звоночки, в виде постоянно пропадающих из пачки у матери сигарет и поздних возвращений с прогулок («Ой, мама, мы с подружками заболтались») мама предпочитала не реагировать. Короче, ядерной бомбы никто не ждал. А зря.

«Алиса», Цой, «Наутилус»; металлисты, хиппи, панки и рокеры. Конец восьмидесятых. Метаморфоза из девочки с косичкой, вечерами читающей Бальзака, в химически завитую оторву, увешанную значками любимых рок-групп произошла столь стремительно, что мама не успела сказать «Ой». Причем первый мой подвиг на этом поприще изумлял размахом. Нет, я не заявилась домой пьяной и с сигаретой в зубах, и даже не послала предков чистейшим матом. Я свалила с хиппами в Питер на три дня. Да, все та же тяга к странствиям и романтическим путешествиям в дальние дали. Размах заключался в том, что умолчать об этом факте не представлялось возможным, меня искали с милицией и, соответственно, в школе об этом знали. Триумфальное возвращение помимо вполне заслуженных и ожидаемых люлей от мамы, принесло мне также невероятную известность в школе вкупе с сомнительной репутацией и длительной беседой в детской комнате милиции. Вплоть до девятого класса я занималась тем, что методично разрушала свой имидж правильной девочки. Учителя, как те самые бабульки из моего детства, при моем появлении напрягались и ждали каких-нибудь новых фокусов. И надо отдать мне должное, я ни разу их не разочаровала. Сколотив себе компанию, я шокировала окружающих с тем же упорством, с каким еще недавно старалась всем понравиться. В школу нельзя ходить в джинсах? Получайте недельную демонстрацию пятерых девушек в джинсах, мужских шляпах и мужских рубашках в клеточку, завязанных под пузом. Как, в школе нельзя курить? Тогда получайте полноценную курилку из женского туалета на третьем этаже с вызывающе плавающими во всех унитазах бычками. Что, алкоголь тоже запрещен? Мне и на это есть, что сказать – а не хотите ли группу блюющих девиц на школьном огоньке? Не хотите? Странно, а мы думали, вам понравится. Классная руководительница нелицеприятно отозвалась обо мне? Что ж, вы первая начали. Так что придется вам все новогодние каникулы заниматься восстановлением классного журнала, который был отправлен в мусоропровод в расчлененном виде, сопровожденный приличествующими случаю панихидой и надгробной речью. Ужас всего этого был в том, что я даже не пыталась скрыть свою причастность ко всем этим безобразиям, и вместо покаяний и обещаний «больше никогда», учителя и родители натыкались на непробиваемое хамство с моей стороны.

Мой двухлетний бенефис прочно отбросил Лелика на второй план, и даже то, что его все-таки оставили на второй год, померкло в сравнении с антрепризой «Пьяная и бесчувственная Женя доставляется домой в полной отключке, заблевывает полквартиры, закатывает пьяный скандал маме, после чего ночью решает сварить яйцо и чуть не завершает милый семейный вечерок пожаром». С такой несправедливостью Лелик смириться не смог. Аккурат в тот момент, когда я устала от перманентного бунта (роль Стеньки Разина утомительна и небезопасна), братец мой перехватил инициативу и вынес на суд отчаявшейся матери свою версию переходного возраста.

Леликовский сиквел, на мой взгляд, получился вяловат, как и большинство сиквелов. Во-первых, мама уже подсознательно ожидала нечто подобное, а потому была готова и эффект внезапности не прошел. А во-вторых пьяная и курящая дочь, все время стремящаяся куда-то проебаться – это посильнее пьяного и курящего сына-второгодника. Дискриминации по половому признаку в действии. Единственное в чем Лелику удалось меня превзойти, это в том, что из школы его все-таки выперли и свое образование он завершал в вечерней школе.

Так что, как ни крути, боевая ничья.

И вот что я думаю... Генетика же должна сработать? От осинки не родятся апельсинки, и все такое. Или, мне повезло, и трэша не будет?

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив