Каждый раз, когда мне кажется,

synthesizer — 08.09.2017

    Каждый раз, когда мне кажется, что неплохо бы написать мемуары, я вспоминаю как приехали мы на завод "Серп и Молот". Каким-то образом проникли в цех, где делали этот пруток из нержавеющей стали диаметром пять миллиметров. Нужен он нам был для изготовления наших реакторов. Начальник огромного цеха встретил нас радушно и спросил – сколько тонн прутка мы возьмем? Много он нам не продаст, но вагон может. Мы опустили глаза в пол и промямлили, что хотели купить три килограмма. В крайнем случае пять… Буквально за наличные. Начальник цеха сказал нам, что мы, видимо, не очень понимаем куда приехали и ему, чтобы продать нам три килограмма прутка и положить в карман наши жалкие три рубля нужно оформить пять килограммов бумаг и какого, спрашивается… он тратит на нас свое драгоценное время. Купите, как люди, вагон и идите по своим делам. Не купите – идите просто… Оставалось только заплакать и пойти. Плакать мы повременили, но вышли из кабинета начальника цеха и стали спускаться по лестнице. Через два пролета нас нагнал какой-то техник, который незаметно сидел в углу кабинета начальника цеха на протяжении всего нашего разговора. Техник сказал, что все нам сделает недорого и даже распилит этот чертов пруток, поскольку он был пятиметровой длины, на куски, чтобы они могли влезть в жигули моего товарища. Нам нужно только погулять часа два и потом подойти к заводскому бетонному забору с деньгами в условленном месте. Куда подходить – сами увидите. Туда все подходят.
    Вернусь, однако, на несколько лет назад, во вторую половину восьмидесятых, чтобы рассказать как стал я заниматься конструированием синтезаторов для твердофазного синтеза пептидов. На работу в Филиал института биоорганической химии меня принимал директор Института биоорганической химии вице-президент АН СССР Юрий Анатольевич Овчинников. Так у него было заведено, что даже желторотые стажеры должны были предстать перед ним. Было это в старом здании ИБХ на улице Вавилова. Что говорил Овчинников я, признаться, плохо помню. Что-то правильное и умное. Я не столько слушал его сколько во все глаза смотрел на удивительной красоты деревянные панели, которыми были обшиты стены его огромного кабинета. Панели были расписные, китайские. С журавлями, беседками, ажурными мостиками, луной , бамбуком и повозками, на которых сидели средневековые китайцы. Потом ИБХ переехал в новое, роскошное здание на улице Миклухо-Маклая. Кабинет директора, в котором я бывал неоднократно, стал еще огромнее и роскошнее, но… китайских панелей там уже не было.
    Стал я заниматься пептидами. Группе, в которой я работал, была поставлена Овчинниковым задача синтезировать сложнейший пептид – циклоспорин. Его используют при профилактики отторжения трансплантата при трансплантации органов и тканей. Проще говоря, циклоспорин понижает, когда это нужно, иммунитет. Тогда его производила известная швейцарская фирма Сандоз. Впрочем, она и сейчас, насколько мне известно, его производит, а мы и сейчас его не производим. Правда, Сандоз циклоспорин не синтезирует, а выделяет из микроскопических грибов, штамм которых найден был где-то на севере, кажется, в Норвегии. Однако нам была поставлена задача его синтезировать. Забегая вперед, скажу, что если бы нам это и удалось, то стоил бы такой синтетический циклоспорин несусветных денег.
    Отвлекусь ненадолго от циклоспорина. Расскажу про академика Овчинникова. Про ЮА, как все его называли. Он приезжал к нам в Филиал в Пущино по субботам. Других свободных дней у директора академика и вице-президента не было, и по субботам устраивали институтские семинары. Нам, молодым, и дела не было, что суббота – выходной. Все равно мы пропадали на работе круглые сутки. Обычно говорил ЮА и все его слушали. Внимали, если точнее. ЮА говорил красиво и сам был красивым. И знал это и всегда принимал красивые позы, когда выступал и время от времени быстро проводил по зачесанным назад волосам расческой. Что-то в этом расчесывании было нервное, как мне кажется. Однажды зимой я наблюдал его утренний приход в ИБХ. Зрелище было запоминающееся. ЮА стремительно шел по коридору, на ходу снимая с себя шапку, дубленку, шарф, перчатки и, не глядя, бросал их себе за спину. За ним семенил референт, который все эти вещи принимал. За референтом быстрым шагом шли люди с бумагами, которые они хотели подписать, за людьми с бумагами шли люди без бумаг, которым нужно было попасть на прием к директору и вице-президенту, за людьми без бумаг шли какие-то хозяйственники и завхозы, а уж за ними должны были бежать жучки, кошки и мышки. Я, правда, их не видел. В тот раз не пришли.
    Изучая доступную литературу по синтезу циклоспорина, выискал я статью совершенно отечественных микробиологов о том, что где-то в Вологодской или Архангельской области был найден ими в почве штамм микроорганизма, продуцирующего циклоспорин. Я страшно обрадовался, поскольку уже тогда понял, что синтез этого пептида совершенно нетехнологичен и убыточен. Тут как раз наступает суббота и приезжает ЮА на семинар. Сначала, конечно, мой начальник доложил об успехах группы в деле синтеза и о том, что несмотря на мы с тяжелыми боями, используя современные методы, реактивную артиллерию…, а уж потом я поднял руку, попросил слова, встал и сказал, что гораздо выгоднее производить циклоспорин микробиологическим путем, что умные люди уже и делают, вместо того, чтобы в муках его синтезировать. Тем более, что не где-нибудь, а в Москве, в институте по изысканию новых антибиотиков есть штамм, о котором написано в статье, опубликованной… не помню в каком нашем журнале. После того, как я это сказал, повисла в семинарской комнате гробовая тишина. ЮА на меня посмотрел как микроорганизм, который при всех, никого не стесняясь, начал секретировать циклоспорин. Непосредственный начальник мой покраснел, а ученый секретарь, опытный и много повидавший, превратился в мышь и заполз за шкаф с научными журналами и от него был виден только кончик хвоста. Потом-то мне, конечно, рассказали, что позволять себе то, что я себе позволил… Надо отдать должное ЮА - меня он и пальцем не тронул. Сказал только, что знает этот институт очень хорошо и статья их, хоть он ее и не читал, скорее всего, филькина грамота, и те пенсионеры, которые ее писали уже давно из ума… Впрочем, если мне хочется, то я могу к ним прокатиться и поговорить сам. Надо сказать, что в справедливости слов директора я убедился буквально через неделю, когда мы с моим непосредственным начальником поехали в Институт по изысканию новых антибиотиков.
    Приняли нас хорошо. Сначала мы в отдельном кабинете поговорили с одной древней старушкой. Помнится мне, что она была заместителем директора. Была она одета в веселый розовый сарафан с сними цветочками и в белые носки с сандаликами. На ее письменном столе лежала широкополая соломенная шляпа с приколотым к ней букетиком искусственных цветов. Как только мы вошли в кабинет мой начальник представился полным представлением, а я скромно встал за его широкой спиной и не высовывался. Тем не менее, старушка обошла начальника, подошла ко мне и спросила в каком чине я служу. Именно так – в каком чине. Я сказал - коллежский регистратор, в том смысле, что стажер. Мы поговорили о каких-то пустяках и пошли в зал заседаний, где собрался десяток таких же древних старушек и один старичок, которые выслушали моего начальника, посмотрели оттиск статьи, который я с собой захватил, покачали головами, пожевали губами и сказали, что сейчас позовут нужного человека, которого зовут Машутка и который точно знает, где находится нужный штамм. Машутка не замедлила явиться. Было ей лет шестьдесят или около того. Около часа мы с ней беседовали, прежде, чем убедились в том, что наш директор голова и институт по изысканию новых антибиотиков видит насквозь. Выяснилось, что никакого штамма нет, но он, кажется, был и циклоспорин, кажется, продуцировал, но кажется очень плохо. Почти не продуцировал. Когда они писали статью, то и подумать не могли, что найдутся люди, которым... Можно было возвращаться домой в Пущино и продолжать заниматься синтезом этой молекулы.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив