ИСТОРИЯ О (33)

putnik1 — 28.12.2015

Продолжение.
Ссылка на предыдущие главы здесь.




Убей турка!

Нас не интересуют голые факты, нас интересуют причины и следствия. Правда всегда одна. Или две. Или больше. Но «türk gerçek» в те дни не котировалась. Сербия встала, как один,  «За српски истина!». Греция, понятно, «Ελληνικά για την αλήθεια!». А уж про Болгарию, - «За българските истината!», – и вообще. Манифест Фердинанда, умело и красиво разъяснивший причины войны, и без того уже всем понятные, массы встретили с энтузиазмом на грани экстаза. Мобилизация пошла темпами, предсказать которые не мог никто, добровольцы валили валом. Всего за две недели 70-тысячная кадровая армия увеличилась вшестеро, и это было далеко не предел.

А вот в Петербурге считали, что союзники, начав войну без согласования (в «случайное» поведение черногорцев, давшее старт событиям, на Неве не поверили, имея на то все основания: князь Никола, на правах близкого родственника, частенько чудил), поступили плохо. Не по Русской Правде. Проект Сазонова, рассматривавшего Балканский союз, как инструмент постепенного давления, улетел в корзину, приходилось действовать по обстоятельствам, а этого на Неве не любили.

Зато на Шпрее «внезапность» обрадовала многих. Там считали, что правду определит только практика. «Зачем ждать такого момента, когда Россия будет готова? – писал кайзер. – Дошло до войны? Прекрасно. Пусть балканские государства себя покажут. Если они решительно побьют Турцию, значит, они были правы, и им подобает известная награда. Если их разобьют, они притихнут и долгое время будут сидеть смирно…».

Действительность, однако, перевернула все прогнозы. Болгарская армия под формальным командованием лично Фердинанда («главный помощник» - генерал Михаил Савов, начальник штаба – генерал Иван Фичев), развивая наступление на восток, в считаные дни взяла мощную крепость Лозенград, вышла на подступы к Адрианополю, прорвала выстроенную немцами «линию Люлебургаз-Бунарсахир» и отбросила турок к фортам Чаталджи, последней «внешней» линии обороны Стамбула. На южном фронте 7-я Рильская дивизия вместе с отрядами ВМОРО приближалась к Салоникам, куда маршировала и греческая Фессалийская армия, разгромившая турок при Яннице.

Еще одна греческая армия, Эпирская, осадила Янину. Флот Греции блокировал выход из Дарданелл, высадил десанты на острова. Сербы, разбив турок у Куманова, заняли Скопье, затем, вместе с греками, Битоль, после чего турецкая Западная армия перестала существовать, а черногорцы и сербы в Албании, выйдя к Адриатике, осадили Шкодер. Масштаб блицкрига становился пугающим, война переходила в избиение младецев.

«Катастрофа - не менее мукденской, - писал Эбинезер Смит, военный корреспондент Times и Daily Chronicle. - Три четверти артиллерийских орудий турок досталось болгарам. Болгары подпускали турок совсем близко, давали им начать рукопашную, затем быстро отступали, и пулеметы косили турок сотнями, тысячами. Отступление турок превратилось в беспорядочное бегство одурелых, голодных, измученных, обезумевших толп. Врачей мало. Перевязочных материалов нет. Припасов нет. Я был свидетелем многих военных походов, но такого ужасного бедствия, такого избиения массами голодных, истерзанных, измученных, беспомощных крестьян из Анатолии я никогда не воображал себе. И это лишь в местах, где я побывал. Однако мне сообщают, что на других фронтах обстановка такова же, если не хуже».

Короче говоря, аналитикам Генштабов оставалось только разводить руками и бормотать что-то невнятное. Правда жизни свидетельствовала: Порту рвут, как тузик грелку, и по всему получалось, что вот-вот разорвут окончательно, а это уже исключало благодушное наблюдение за событиями, напротив, заставляло Великие Силы быстро-быстро соображать, что делать, ибо время категорически отказывалось ждать.

«Македония потеряна так же, как и санджак, - утратив всякое благодушие, блажил в конце октября Вильгельм II. - С целостностью Оттоманской империи в Европе покончено! Стамбул под угрозой. Если болгары будут преследовать турок, они смогут в течение 8-10 дней оказаться около Стамбула или в нем самом... Турецкое господство в Европе разрушено... Возможно, мы доживем до момента, когда Фердинанд I станет императором Византии? Или Верховным главой Балканского союза?!». В Вене согласно подвывали.

Однако и в Петербурге, казалось бы, имевшем все поводы радоваться, ликовать не спешили. То есть, успех блока, конечно, снял многие опасения, связанные с «А вдруг провалятся, тогда чё?», однако такой успех, какой получался, мог перевести количество в качество. В конце концов, Стамбул и Проливы нужны были России «русскими», в крайнем случае, «международными» по договору, но не болгарскими по праву меча, а такое вполне могло случиться, - и что тогда? А тогда...

Ну чё, как минимум, резня христиан, когда болгары приблизятся к Босфору, а значит – международное вмешательство, и стало быть, заморозку на хрен зна какой срок желательное решение вопроса о Проливах. Допускать чего Государь не намерен был ни в коем случае, и в Генштабе начали обдумывать вариант отправки флота для оккупации Стамбула, пока болгары еще далеко, или хотя бы занятия Верхнего Босфора.



Нам нужен Стамбул!

В этих условиях Порта стал искать способ спастись. 21 октября (3 ноября) турецкое правительство обратилось к державам, прося их принять на себя мирное посредничество, а 31 октября (13 ноября) царь Фердинанд получил телеграмму великого везира Кямиль-паши с просьбой начать переговоры о перемирии и прелиминарном мире.

По мнению большинства исследователей, это был самый благоприятный для Болгарии момент, когда войну можно было завершить на гребне славы и с максимумом успеха. Примерно как Наполеона после Дрездена, когда ему, по инерции считая непобедимым, предлагали многое. Однако Фердинанд, как и Наполеон, не считаясь с реальностью, отверг турецкое предложение, вопреки обязательствам, даже не известив союзников. И более того, Россию.

Это было хуже, чем преступление, это (и тут согласны практически все исследователи) была ошибка, но Фердинанда уже несло. Точнее, его несли. Правда, не без определенных оснований. Слишком удачна шла война, слишком неожиданно стало ясно, что фарт выпал редкостный, а значит, делить будет трудно, и в такой ситуации многое, о чем договаривались, казалось ничтожным.

Хотелось большего. Об этом уже поговаривали в Белграде, и в Софии об этом знали, а зная, беспокоились, - особенно те, кто поставил на карту всё. «Сделаем все возможное, - писал Тодор Александров, ставший в это время одним из самых влиятельных идеологов страны, - чтобы не позволить болгарскому правительству подарить болгарские земли сербам и грекам и продолжать цепляться за какой-то там союз, меньше всего нужный нам, по крайней мере, на будущее».

Шеф ВМОРО был связан с многими, и памятные записки ЦК ВМОРО ежедневно ложились на стол премьеру Гешову и Его Величеству, при котором, в статусе доверенного советника пребывал «автор войны» Димитр Ризов, пользовавшийся абсолютным доверием Фердинанда. «С самочувствием советника царя и доверенного лица правительства, - указывает Георгий Марков, - он категорически предрекал, что будет капитальной, непоправимой ошибкой, если балканские государства согласятся на перемирие, прежде чем победят Турцию полностью и окончательно».

Рекомендации его пугали радикализмом даже военных. Скажем, относительно Салоник он требовал, вопреки договору с Грецией, не оставлять вопрос на потом, а четко заявить, что Афины ничего не получат, даже если для этого придется воевать с греками. Да и вообще, от него «исходили самые разгоряченные предложения», вроде требований «поспешить взять Одрин, чтобы показать Петербургу, что этот город будет включен в пределы болгарского государства», хотя Адрианополь не входил в даже в сан-стефанские границы, и следовательно, был бесспорно турецким.

И вишенкой на тортик – активная агитация за взятия Константинополя с бравурным рефреном: «Не бойтесь ничего, державы промолчат, им лишь бы не было войны, только предупредите Россию, что вступаете временно, чтобы окончательно разбить Турцию». Все это, бурно транслируемое многочисленными агитаторами, действовало и на царя, и на солдат, начавших распевать национальный гимн в варианте: «Марш, марш, Цариград е наш!».

В сущности, это была ретрансляция мыслей ультрарадикального крыла ЦК ВМОРО, в свою очередь, отражающего нервическое напряжение общества, и Фердинанд, издавна грезивший  короной василевса, не брыкаясь, лег под глашатаев этих тенденций. В итоге, 15 ноября совещания генерал Савов, один из главных «ястребов», получив указание атаковать позиции у Чаталджи, но только в том случае, если есть надежда на успех,  решил наступать, не уведомляя Совет министров, под предлогом, что это военная тайна.

Однако атака 17-18 ноября при недостатке тяжелой артиллерии и скверной налаженной связи с тылом, провалилась, войска отошли на прежние позиции, да плюс ко всему, в армии вспыхнула эпидемия холеры, - и только теперь Его Величество согласился на перемирие. Но уже не в статусе «непобедимого», с немножко, но все же ослабленными позициями. Утром 3 декабря пушки умолкли. Начались переговоры о возможности переговоров.



Rondo Alla Turca

Решение Порты было крайне разумно. Турки понимали, что спасти их может только страх Великих Сил перед Великой Войной. Знали, что Петербург боится за Проливы и не слишком доверяет Кобургу, пыл которого, да и то слегка, охладили не советы России, а фиаско на Чаталджи. Знали, что Вена в истерике от выхода сербов к Адриатике и уже провела мобилизацию, а Берлин подстрекает её, обещая помощь вплоть до «войны европейского масштаба», и Петербург, в свою очередь, просит Белград не очень зарываться, потому что пока еще рано.

Не знали, правда, что успехи балканцев возбудили Париж, еще недавно подчеркнуто отошедший в сторонку, а теперь требовавший от России (у Зайончковского приведена стенограмма беседы Мильерана с Игнатьевым) «не уступать давлению», даже соглашаясь предоставить внеочередные льготные займы на перевооружение, и английскую позицию тоже не вполне понимали, но…

Но это было, в сущности, неважно, ибо Россия, не решившись идти на риск, сумела-таки додавить сербов и те «временно» отказались прорываться к морю, согласившись сесть за стол переговоров еще до того, как дал согласие Фердинанд. Идею посидеть и пообщаться поддержал и Лондон, в целом, сочувствующий, конечно, блоку, но всегда готовый поработать арбитром.

В такой ситуации, все зависело только от Австро-Венгрии и Германии, точнее, от того, согласятся ли они говорить с сербами, и тогда большого пожара не будет, или предпочтут смахнуть Сербию с доски раз и навсегда, и тогда Европа полыхнет. Вена размышляла. Берлин «оставлял выбор за союзником». 2 декабря, когда уже было известно, что перемирию быть, но еще не ясно было, надолго ли,  херр Бетман-Гольвейг, канцлер Рейха публично подтвердил, что его страна, в случае «нападения на Австро-Венгрию» (читай, если Вена решит воевать), в стороне не останется.

«При той нервности, - комментировал его речь французский посол в Вене, - до которой доведено здесь общественное мнение, всякая манифестация, каковы бы ни были намерения её виновника, усиливает беспокойство; такое впечатление производит теперь и речь германского канцлера. Многие усматривают провокацию по адресу Тройственной Антанты в том, что для  канцлера может быть, является лишь демонстрацией мощи Германской империи и выражением желания, чтобы её престиж господствовал над ходом событий...»

И резюме: «Многим австрийцам война, к которой здесь готовятся с лихорадочной поспешностью, к несчастью, кажется желанным выходом из нестерпимых болезней Габсбургской монархии, и ходят слухи, что на пост начальника Генштаба намерены вернуть Конрада фон Гётцендорфа, главу “военной партии”, что само по себе говорит о плохих перспективах».

В общем, август 1914 мог начаться в декабре 1912, и скорее всего, так и сталось бы, - в условиях, вполне подходящих Берлину, - но страсти охладило вмешательство до самого последнего момента загадочно молчавшей Англии. В ответ на выступление херра Бетмана, сэр Артур Грэй дал понять, что Лондон «возможно, не останется нейтральным», если «Германия поступит неосмотрительно, вынудив Францию защищать себя и свои интересы».

Это заявление произвело на Вильгельма впечатление, сравнимое с заявлением Дэвида Ллойд-Джорджа по поводу «прыжка “Пантеры”» в Марокко за три года до того. Связываться с Англией кайзер, ни России, ни Франции не опасавшийся даже вместе, боялся, и после того, как его брат Генрих, срочно смотавшись на Остров, получил четкие разъяснения, тон Берлина, - а значит, сразу послет того, и Вены, - стал много мягче.

Оказалось, что оба Рейха, в принципе, убежденные борцы за мирное сосуществование, и даже Турции порекомендуют быть «разумно уступчивой», но только при условии, что Сербия выхода к Адриатике не получит ни при каком варианте. Эта сущая мелочь была, разумеется, твердо обещана, и 16 декабря приличные люди, собравшись в Лондоне, приступили к спокойной, взаимно уважительной дискуссии. Даже к двум.

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив