"Христос воскресе" на Эхо Москвы

diak-kuraev — 04.05.2016 Теги: Кураев Эфир ведет Татьяна Фельгенгауэр
Т. Фельгенгауэр― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». Я рада приветствовать в этой студии дьякона Андрея Кураева. Здравствуйте.
А. Кураев― Христос воскресе!.. Крикну — а в ответ тишина.

Т. Фельгенгауэр― А что положено отвечать в таких случаях?
А. Кураев― Хотя бы: спасибо, мне уже доложили.

Т. Фельгенгауэр― Это как-то банально. Я вас с этим поздравляю.
А. Кураев― Ну так хоть рассказ Шолом-Алейхема на эту тему не помните.

Т. Фельгенгауэр― Это просто уже настолько заезжено. Поздравляю вас, большой праздник. О празднике поговорим, но чуть позже. А сейчас хотелось бы поговорить о людях, как-то привыкли мы, что общество наше скорее равнодушное, но тут неожиданно как-то все консолидировались, услышав совершенно ужасные новости про питомники, где погибли собаки, кошки. Те, которых удалось спасти, быстро разобрали в семьи. Все-таки милосердие включается, когда речь идет о совсем беззащитных. О животных.
А. Кураев― Я все-таки считаю, что милосердие к людям важнее, чем какие-то добрые чувства по отношению к животным. Хотя да, действительно в Библии сказано: блажен иже и скоты милует. Милует — не в смысле за ухом гладит, а именно дает им пропитание, заботится. Помогает выжить зимой или в каких-то трудных условиях.
Т. Фельгенгауэр― На беды человеческие меньше реагируют.
А. Кураев― Но это и плохо. Это очень плохой маркер. То, что меньше умиляются детьми, чем котятами. То, что легче бывает собрать пожертвования в фонд помощи собакам или амурским тиграм, чем фонд помощи реальным людям. Детям. Это как-то не очень хороший маркер, вновь скажу.
Т. Фельгенгауэр― А вы это чем можете объяснить?
А. Кураев― Наверное, причин будет очень много. Одна из них – наша усталость друг от друга. В наших мегаполисах.

Т. Фельгенгауэр― То есть это просто побочный эффект века 21-го.
А. Кураев― Эффектов много, но есть и средства борьбы с некоторыми эффектами. А здесь еще и советская традиция не предполагала такого рода индивидуальную инициативу. Считалось, государство обо всех заботится. Ну чего ты от меня хочешь? Ппартия подаст! Вместо фразы «Бог подаст». И идешь дальше к коммунизму или к своей личной жизненной цели. Кроме того и церковная жизнь, и жизнь всех религий Советского Союза были редуцированы до обрядовости. То есть любые социальные проявления, самоорганизация, волонтерство, благотворительность – это все было под запретом. Причем официальным и гласным. И довольно действенным. И как ни странно, это довольно многим церковным профессионалам нравилось.

Т. Фельгенгауэр― Почему?
А. Кураев― Как известно, царь Петр запретил священникам заниматься летописанием. Но при этом заставил их заниматься школьным образованием детей и заботой о военных инвалидах. Это со скрипом давалось. Не хотелось делать. А затем пришла советская власть, сказала, ни-ни, к детям не прикасайтесь. Церковь отделена от школы и так далее. Вообще сидите в храмах и не высовывайтесь. И в общем духовенство с восторгом приняло это. Дело в том, что все остальные формы служения они затратные. Затраты времени и никаких доходов и пожертвований. Если я пошел в школу или к студентам или в тюрьму, с чем я оттуда вернусь? Это скорее я должен туда подарки нести. Я оттуда в семью ничего не вынесу. А в храме все-таки глядишь, кто-нибудь что-нибудь принесет, пожертвует и так далее. В общем, несколько поколений священнослужителей всех религий были в этом воспитаны: нам главное то, что в храме, наши обряды, наше богослужение. А остальное это такой опасный факультатив. И ненужный и опасный и затратный. Но для человека, читающего Евангелие, последовательность несколько обратная должна была бы быть. И вот сейчас есть попытки, призывы: «А давайте будем христианами не только в храмах. Давайте воплотим в делах нашу веру». Отчасти это профанируется, конечно официозом, пресловутыми грантами, распилами, откатами этих грантов. Что, увы, тоже есть в этой области. Но есть и искреннее желание людей. Но это меньшинство, конечно.
А так я вновь скажу, что пережитой нами советский период способствовал общей деградации религиозной жизни. Когда-то в в архаике религия и этика были мало связаны друг с другом. И только в тот период, который Карл Ясперс называл «Осевое время», 6-4 века до нашей эры, - во время великих израильских пороков, время Сократа, время рождения буддизма и Упанишад - в разных культурах происходит независимо друг от друга рождение личного совестного чувства. Ощущение личной ответственности за свою судьбу. В том числе посмертную судьбу. Приходит понимание, как в Библии Господь говорит в это время: «я ненавижу праздники ваши, презираю жертвоприношения ваше. Вот жертва, которую желает Господь: приюти нищего, накорми вдовицу». Происходит предельная этизация религиозной жизни, религиозного сознания. А советский период вот этот верхний культурный слой срезал бульдозером. И остались корешки религиозного чувства. Магические. Обрядовые. Без высокой религиозной мысли, без чувства солидарности и отзывчивости именно в связи со своей верой. Поскольку это слой почвы, он не может нараститься за несколько лет, даже за 25 лет. Лишь потихонечку приращение имеет место. А в западном мире, где этого не происходило, там все-таки больше и больше религиозность уходит из храма. Но зато она выражает в этих различных волонтерских движениях и так далее.

Т. Фельгенгауэр― Да, я как раз хотела, возвращаясь к волонтерству…
А. Кураев― Я расскажу одну историю, которая в памяти лежит. Это забыть невозможно. Это было давно довольно. Лет 15 назад может быть. Сижу я дома, это было 12 июля какого-то года. Неважно, какого. Важно, что 12 июля. Где-то в поездке я был, в гостинице точно. И поэтому там были какие-то многие каналы, которые я дома не смотрю. И вот я щелкаю пультом. Попадаю на православную передачу попадаю. Причем, не местную епархиальную, а центральную, из патриархии. И там диктор говорит: «сегодня 12 июля, день апостолов Петра и Павла. Что это означает? — что кончился Петров пост. Разговляемся».
Щелкаю дальше, попадаю на какой-то протестантский телеканал. И там идет совершенно потрясающий сюжет, что какие-то баптисты в Америке сбросились, арендовали ни много, ни мало громадный Боинг-777, переоборудовали его в летающий госпиталь. И свой отпуск (а в Америке отпуск только две недели; это очень мало, не то, что у нас 28 рабочих дней). верующие врачи из этой общины на этом самолетике летят в Африку и делают там местным жителям бесплатные диагностику, и если надо - операции. Такой вот контраст. Я подумал: Боже мой, значит, получается, наша вера в чем, что мы чего-то не ели в честь апостолов. А у других, которые конечно иноверцы, еретики, но у них последование апостолам состоит в том, что они вот так служат людям. И тем самым - Богу. И что же из этого ближе к Евангелию? Это я к том, что мегаполис и факторы 21 века они конечно есть, но есть и противоядие от них. У нас его не хватает.

Т. Фельгенгауэр― Вы сказали, что люди друг от друга устали. Им проще за животных заступиться и о них подумать, чем друг о друге. И вообще плюс еще интернетизация всеобщая. Когда каждый сидит в своем компьютере и у него есть другая абсолютно реальность и другая вселенная. Здесь как человека из этого выманить и все-таки напомнить, что человек человеку нужен.
А. Кураев― Я думаю, что еще одна причина такой открытости к тому, чтобы пустить в свою жизнь скотинку, но не другого человека, состоит в желании контролировать свою жизнь, свое личное жизненное пространство. Потому что если я впускаю в дом кисоньку или собачку, я понимаю, что я главнее в нашей стае и я буду контролировать. Если я впускаю в свою жизнь другого человека, старика, бомжа, ребенка усыновляю, здесь есть понимание серьезной непредсказуемости. Появится моя зависимость от этого человека, от его свободы и его несвободы, то есть от его привычек, страстей, грехов и так далее. Здесь жертва требуется гораздо большая. Люди, даже не осознавая, четко не проговаривая, это ощущают и делают выбор именно в пользу котиков.

Т. Фельгенгауэр― Про праздники обещала вас спросить. Очень многие задают вопросы про Пасху и понятно про совпадение с Первомаем. Но и это же связано с тем, что вы говорите про обрядовость. Сейчас Пасха, наш слушатель Илья спрашивает, это же уже государственный праздник. Это значит телевизор нам показывает службу, первые лица государства. Патриарх и все это превращается в какой-то официоз бесконечный. Где здесь место настоящей вере.
А. Кураев― Я не понимаю, чем одно другому мешает. Во-первых, это не сейчас, это уже больше 20 лет происходит. И до Путина это началось. Во-вторых, если раз в году один из телеканалов показывает трансляцию пасхальной службы, при этом есть еще 120 других каналов у подписчиков спутниковых каналов и даже в бесплатных пакетах есть десятки других каналов. Если не спится в ночь глухую, соответственно можете смотреть что-то иное. Здесь навязчивости нет, и справки о пребывании и хождении крестным ходом на работе с вас не требуют. В данном случае эти опасения преувеличены. Третье: как раз тот же Путин долгие годы предпочитал прятаться на Рождество и Пасху где-то подальше от Москвы и Храма Спасителя. Чуть ли ни сельские храмы даже заезжал. Для того, чтобы может быть, не было такого рода ассоциаций. Огосударствление православия, может, и есть, но оно не в этом. Эта телекартинка была и в ельцинские годы. Впрочем, и обвинения эти тогда были. Из чего видно, что брюзжащие по этому поводу подобны тем «бывалым морякам», которые на самом деле не ходили морем, и им любая лужа мнится океаном.

Т. Фельгенгауэр― Везде хотят увидеть признаки того, что религия становится серьезной частью государственности.
А. Кураев― Дело в том, что это форма снятия с себя ответственности. Ответственности за свой собственный выбор. Ага, раз там вот этот стоит со свечкой, то я туда ни ногой. На самом деле это признак небольшого интеллектуального развития такого человека. Если такой огромный культурный исторический феномен как религия или как христианство он отторгает по мотиву « мне вот эта морда несимпатична, и поэтому я туда ни ногой и об этом думать не буду» - это означает, что с аналитикой в данной голове плоховато.

Т. Фельгенгауэр― А если говорить про равенство всех религий в государстве и когда явно выделяется одна.
А. Кураев― Я не думаю, что здесь есть настолько серьезное выделение. Мы помним -первые лица государства были на освящении московской городской мечети. Президент поздравляет и мусульман, буддистов и иудеев с их основными праздниками. И если мы уважаем свободу совести, мы, наверное, не вправе требовать от лидера государства, если он не принадлежит к какой-то конфессии ни культурно, ни этнически, ни исторически, ни личностно, требовать от него, чтобы он обязательно участвовал в обрядах конфессии и стоял у них на службе. Это тоже не очень гуманно и милосердно. Да, наши первые лица два дня в году бывают в храмах православных. Но свобода совести это не тогда, когда они там не бывают, свобода совести нарушается тогда, когда кому-то другому запрещают. Все-таки таких фактов по счастью пока у нас еще мало. Кричать о нарушении свободы совести в современной России это означает, по крайней мере, не уважать журналистов. По той причине, что со свободой прессы у нас в стране гораздо более серьезные проблемы. И поэтому лезть туда с несопоставимыми религиозными проблемами подобно тому, что донимать врача: «да, вот у них раковая болезнь, но и у меня тоже насморк!». Это несерьезно. Да, проблемы есть везде, но качество этих проблем совершенно не одинаковые. У вас и у нас скажем так.
Т. Фельгенгауэр― Еще про обрядовость и вы говорите, что 20-25 лет мало для того, чтобы вернуться к тому, что было когда-то.
А. Кураев― Не вернуться.

Т. Фельгенгауэр― Развиться, эволюционировать.
А. Кураев― Все очень непросто. Потому что я не уверен, что здесь есть куда возвращаться. Потому что и в дореволюционное время благотворящие институты скорее были импортом с Запада. Каналом этого импорта была прежде всего, это царская семья. Датские и немецкие принцессы - лютеранки, протестантки. Они с детства видели и понимали, что есть комильфо, что благотвотиретельность есть лицо королевской семьи. Что должно проявлять внимание к нуждам своих подданных. И вот когда они выходили замуж за наших великих князей и приезжали в Россию, принимали православие, они этот опыт нередко приносили с собой. Типичный пример – Марфо-Мариинская обитель и ее основатель – вот такая же немецкая принцесса Елизавета Федоровна. И несколько других аналогичных примеров было в истории.
Кроме того, не надо путать, где были проявления, скажем так, общинной солидарности, а где именно христианской отзывчивости. У нас часто наделяют духовным статусом то, что такового не имело. Мол, что у нас в селе двери никогда не запирались, потому что все в храм ходили. Но это не потому, что людям были святы, а потому что, во-первых, красть было нечего, во-вторых все были на виду. И случаи взаимопомощи могли мотивироваться не тем, что люди глубоко переживали именно Евангелие. Такие случаи были, естественно. Но не я не уверен, что именно эта мотивация была самой массовой. Массовая мотивация скорее была в следовании стандартам общинного выживания и взаимопомощи. В нашем суровом климате это действительно необходимо и от религии не зависит. И по мере разрушения пресловутой знаменитой русской сельской общины, по мере урбанизации, индустриализации, все это стремительно вымывалось.

Т. Фельгенгауэр― Сейчас городскому жителю гораздо проще эта часть, которая исключительно обрядовая, нежели за стенами храма быть…
А. Кураев― У нас в стране наложились друг на друга два крайне сложных процесса. Процесс секуляризации и процесс урбанизации. Модернизация в целом общества. И поэтому их последствия можно легко перепутать. Но в любом случае, конечно же, я считаю, что людям надо было учиться жить в городах. Сейчас новая волна миграции, напоминаю, что это проблема не Европы, а России. Россия на втором месте в мире по количеству принимаемых ежегодно мигрантов. И тоже из мусульманских регионов. И тоже очень часто это люди, которые не имеют опыта жизни в больших городах. Так что это опять проблема — как нам научиться жить в новых городских условиях и нам, в том числе коренным горожанам. Это опять путь к осознанию своей индивидуальной ответственности. В советские времена часто советский турист, оказавшись за границей, считал: ну все, здесь родные профсоюзы и партия меня не видит, здесь мне можно все. И сейчас вдали от контроля, при выключенной видеокамере, в условиях интернет-анонимности надо опять учиться контролировать себя. Некий этический рост требуется сегодня от нас, несмотря на то, что история этической и религиозной жизни человечества насчитывает не одно тысячелетие.

Т. Фельгенгауэр― С той проблемой, о которой мы сегодня говорим, видимо, можно справляться по-разному. Но вот от патриарха, например, чаще всего слышно, что нужно строить еще больше храмов. И еще строить и еще немного надо построить. Это правильная тактика, стратегия. Что-то поменяется оттого, что будет еще больше храмов в городе.
А. Кураев― Все-таки заметим, что от патриарха исходит и много других призывов, в том числе - к активному волонтерскому движению. К открытости к людям. А что касается храмов, действительно Москве их не хватает. Если брать соотношение количества жителей данного города на количество действующих храмов, то Москва на последнем месте среди областных столиц РФ. Так получилось. И, несомненно, они нужны. Тем более что здесь зависимость такая: когда появляется храм – появляются прихожане. Обычно так. И тем более, что по мере строительства храма, в людях, которые вовлечены в это действие, рождается такое личное родное отношение к нему. Храмы в Москве если и пустуют – то только в центре. Там, где люди не живут. Там, где гостиницы, интуристы и офисы. Там, конечно в воскресенье мало людей. И мало прихожан. А в спальных районах это не так. И поэтому заметьте, статистика вроде бы большая – 700 храмов в Москве. Но большинство из них сосредоточены в центре. А люди оттуда уехали. И поэтому совершенно естественно, что самые разные социокультурные структуры должны мигрировать вслед за людьми. В так называемые спальные районы, которые должны перестать быть только спальными и должны стать полноценной средой обитания со своими библиотеками, музеями, магазинами, храмами, стадионами.

Т. Фельгенгауэр― То есть вы говорите, что появляются храмы, появляются в нем прихожане. У вас есть ощущение, что люди нуждаются в религии. Они ищут бога. Они к вам приходят и ждут от вас какой-то помощи, какого-то ориентира.
А. Кураев― Я не буду тянуть одеяло на себя, поэтому то, что люди ко мне обращаются…

Т. Фельгенгауэр― Вы можете говорить за свой приход.
А. Кураев― Люди идут, конечно. И с вопросами, которые не всегда очень философские. Они часто вполне обрядовые. Вопросы может быть не вполне даже по адресу. В основном это такой семейный консалтинг: что мне делать с моим взрослеющим сыном или пьющим мужем. Церковь, конечно, не может быть компетентна во всех этих вопросах. Мы не экономисты и не конфликтологи. Но все же в нашем арсенале есть то, что кому-то помогает и сегодня. Вы прекрасно понимаете, что из уст христианского проповедника главный совет, - «Бог терпел и нам велел». В разных модификациях. Но представьте, что я высококвалифицированный специалиста по корпоративной психологии, работе с персоналом. Представляете, я такой из Америки приехал и на собрании какой-нибудь корпорации отрабатываю свой гонорар и говорю: если ты хочешь всерьез вжиться в жизнь данной корпорации, каждый рабочий день веди себя так, если бы это был первый рабочий день на этом месте. Приемлимо? А ведь это я перефразировал фразу из древне-монашеской книги. Хочешь спастись – веди себя в монастыре так, если бы это был твой первый день в монастыре, когда ты еще на всех снизу вверх смотрел, всех уважал, спрашивал, не навязывал свое мнение.
Или другая фраза: «не я терплю, меня терпят». Ой, как много семей можно было бы спасти, кризисов преодолеть, если бы об этом помнить. А это то, что священник говорит в большинстве случаев. Пусть немножко другими словами, но по сути именно это.

Т. Фельгенгауэр― Не знаю, сражаться, наверное, не совсем уместное слово, но ведь есть люди, которые уходят в радикализм. И мы знаем случаи и погромов, и нападений. И вчера, например, после истории с «Тангейзером» театр освятили. Здесь как своего прихожанина, наверное, нужно в русле держать, чтобы его… Неофитов вы знаете иногда уносит.
А. Кураев― Освящение театра это все-таки не погром, прямо скажем. Я считаю, новосибирская епархия мягко говоря погорячилась. И не с умной стороны себя выставила в той истории. Но понимаете, освящение театра это что означает. Это мы даем вам то, что можем. То есть театр может в порядке дружбы епархии предоставить какие-то бесплатные билеты. А что может епархия театру предоставить? Ну только свою традиционную услугу. Давайте походим со святой водичкой по вашим коридорам. Ну хорошо. Это сделали. Нет проблемы.
А вот вопрос вырождения религии в экстремизм это вопрос очень серьезный. Я скажу словами Бэкона: только поверхностные знания уводят прочь от веры, а более глубокие вновь возвращают к ней. Мне кажется, также и здесь. Только поверхностное переживание религии подсказывает легкие рецепты - кого надо замочить, чтобы счастья на земле стало больше. А более глубокое переживание религия говорит: ну хорошо, тогда процесс зачистки планеты начни с себя.

Т. Фельгенгауэр― Но притом, что люди склонны к исключительно обрядовой стороне и более простым решениям, глубокое погружение вряд ли каждый выберет.
А. Кураев― Обряд можно критиковать с двух сторон. Мистик, который перерос обряд, имеет право на критику обряда. Это те слова пророков древнееврейских, которые уже цитировал… А другое дело человек, который еще не дорос до этих обрядов, который еще ни к чему не может себя понудить ради веры, не может дисциплинировать себя. Я понимаю, когда олимпийский чемпион ругает производственную гимнастику. Ту, что по телевизору показывали в советские времена. А когда человек, который начинает день с кружки пива, говорит, да зачем это, к чему все эти формальности - это другого качества критика. Сейчас очень часто люди, которые еще ни в чем не понуждали себя к религиозному росту, говорят, что эта лестница к небу слишком коротка. Да ты еще и шагу не ступил по ней, а уже говоришь, что она слишком коротка! Здесь важно, чтобы ноги, мышцы души освоили движение в этом направлении. А потом глядишь, ты поймешь, что надо не только ногами, но и руками цепляться. Где-то и зубами, а потом вообще крылышки отращивать.

Т. Фельгенгауэр― Но желание все по быстрому все-таки вернусь, видимо, опять к особенностям нашего века и темпу жизни. Когда все очень быстро, на бегу, все очень поверхностно и хочется очень быстро-быстро.
А. Кураев― Именно сейчас этого нет. Сейчас 10-дневные майские каникулы, Москва пустая. Пробок нет. Времени — хоть залейся. Можно что-то сделать, не торопясь. Кстати всю неделю храмы открыты, пасхальная служба каждый день даже в будни, а главное именно в эти пасхальные дни есть шанс попасть на колокольню. И осмотреть мир с высоты квадрокоптера, не тратясь на его покупку.

Т. Фельгенгауэр― Много желающих?
А. Кураев― Да, довольно много. И позвонить в колокол можно. Бесплатно!

Т. Фельгенгауэр― Это очень важное замечание. А то на прошлой неделе все обсуждали, как студентка задала вопрос: почему в церкви все за деньги, и ее назвали «свинюшкой», которая ничего не знает и ничего не понимает.

А. Кураев― В советские времена для меня помнится, был тоже вопрос: что лучше - целлулоидные улыбки американских продавщиц, вообще менеджмента по работе с клиентами или же наше искреннее сердечное хамство. Вот что лучше - не знаю. Когда беседуешь с католическим епископом один на один это ну, просто мистер обаяние. Умница, эрудит, самоироничен, с чувством юмора. Посмотришь на него, думаешь: Боже мой, ну когда же наши епископы такими станут! Но если доводится видеть несколько католических епископов одновременно и слушать их одновременно или по очереди, то возникает некое чувство ужаса. Потому что понимаешь, что это конвейерное производство. Это штамповка. Очень качественная, но штамповка. И вот эта история, что была в Самаре, для меня ставит все тот же вопрос об улыбках продавщиц. Потому что с одной стороны самарский митрополит явил жуткий непрофессионализм, по-современному говоря. Человек такого уровня должен быть готов к таким ситуациям. Разбаловались, елки-палки, наши епископы, привыкли за четверть века жить в тепличных условиях. Все им только за ушком чешут и пяточки лижут. Они абсолютно не готовы к нормальному человеческому дискуссионному разговору. Все должны перед ним стоять в такой позе на цыпочках: чего изволите, ваше преосвященство. А малейшее несогласие, ирония - и сразу психологический, поведенческий срыв. Это очень опасный признак социальный. Я бы сказал предреволюционный, если честно. Владыки, носик опустите немножко. Слишком уж вы высокого мнения о себе. Опуститесь чуть пониже на землю. Да, это непросто грех это именно непрофессионализм. Дом колхозника в сравнении с католической консерваторией.
На Западе высшие священники специально готовятся к этим ситуациям. Это у них не первое десятилетие. Там все, что угодно уже произошло и неоднократно в их истории. И поэтому есть некие сценарии психологические и продуманные заранее, заготовки на такого рода случаи жизни. Но мы не учимся. Вот сегодня новость для меня номер один, о которой даже в блоге еще не писал. Полгода назад произошла трагедия в Румынии. В Бухаресте. В ночном клубе был пожар, 61 подросток там погиб. Кто-то сгорел на месте, кто-то потом в больнице. И через несколько дней стало скандалом в Румынии в блогосфере и на телевидении, что патриарх Даниил приехал на поминальную службу по этим молодым людям в соседний храм. Журналисты встретили его вопросами: почему так поздно, где вы были предыдущие дни? Глава католической церкви Румынии приехал на следующий день на место пожара, встал на колени на пороге этого сгоревшего клуба и молился за этих погибших ребят. Никто из православных священников туда не вошел. А православный патриарх приехал только через 3 дня и к клубу не приблизился. Только в храме. Когда он выходил из храма и шел в свой лимузин, по дороге его журналисты и атаковали с камерами. И отвечал он явно с раздражением. То есть он, по сути, говорил правильно, что молимся в храмах. Там произошла трагедия, но место молитвы здесь. Он даже сказал, что из своих денег всем пострадавшим оказал помощь. Но его интонация стала скандалом. А сегодня на сайте патриархии вижу сообщение, что патриархия официально выражает свои соболезнования, и на 9 мая назначили специальную поминальную службу. То есть понимаете, они пробуют учесть свои ошибки. Все-таки Румыния это тоже Европа.
Т. Фельгенгауэр― Мы, видимо, пока нет. Спасибо большое. Андрей Кураев сегодня был гостем программы «Особое мнение». До свидания.

Сохранено