Эраст Гарин: «Почему мое творчество никому не нужно?»

otevalm — 15.07.2017

Эраст Петрович #Гарин относился к плеяде “недооцененных” актеров советского театра и кино. Сказочный король, нерешительный жених, напористый профессор археологии — это лишь начало внушительного списка его ролей. А сколько он мог бы их еще сыграть?


Гарин начал свой творческий путь под руководством гениального театрального реформатора Всеволода Мейерхольда, проработав с ним более 10 лет. Их совместное творчество балансировало на грани ссор и примирений. Но даже не внушительный на театральном поприще срок, позволял актеру открыто спорить с режиссером. А, скорее, какое-то тонкое взаимопонимание между двумя нестандартными личностями. Кстати, затевать спор с Мейерхольдом позволялось только ему.


Эраст Гарин в 1920-е годы

В 1974 году, Эраст Петрович посвятил своему любимому учителю и наставнику Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду книгу. Мемуары пронизаны самыми добрыми и теплыми чувствами. Множество любопытных историй раскрывают и дополняют образ Мастера — так любил называть В. Мейерхольда его ученик. Чародей и новатор Мейерхольд поражал не только эффектами и блеском декораций, но и виртуозными режиссерскими решениями, запредельным талантом актёрского ремесла. Он творил новый, современный театр XX века, бросая дерзкий вызов кинематографу. Театр для Всеволода Эмильевича был всем — воздухом, жизнью… Вот лишь одна из историй:

«Интересно сказать несколько слов о премьере спектакля «Д. Е.» («Даёшь Европу!»), где у меня было семь ролей. Она состоялась в Ленинграде, в помещении Консерватории, 15 июня 1924 года. Второй акт закончился, когда все ночные трамваи уже прекратили работу.

Когда аплодисменты после акта замолкли, на сцену вышел Мейерхольд и обратился к зрителям со следующими словами: «Сейчас уже много времени, трамваи не ходят, но мы позвонили в трамвайный парк и попросили, чтобы нам прислали их к окончанию спектакля. Так что спешить не надо, досмотрим спектакль».

Мейерхольдовское обращение было встречено бурей аплодисментов, и третий акт прошел при переполненном зале. Никто не ушел, несмотря на позднее, вернее, раннее время… Спектакль имел оглушительный успех.»

Первый успех и признание принесла Эрасту Гарину роль Гулячкина в пьесе «Мандат» Н. Р. Эрдмана. Премьера спектакля состоялась 20 апреля 1925 года. Это одна из самых первых советских театральных комедий. Один из критиков насчитал более трёхсот взрывов смеха в зале, и были они вызваны в основном репликами Гулячкина. В своих мемуарах Гарин вспоминает:

«Началось это так. У лестницы, ведущей за кулисы, я встретил Мастера, он медлил с уходом, ожидая кого-то.

— Гарин! Ты будешь играть Гулячкина!

— Что вы, Всеволод Эмильевич, она очень большая. («Она» — это роль Гулячкина.)

— Да, да, будешь играть!

Встреча с Мастером на лестнице взволновала меня до предела…

На одной из репетиций режиссер познакомил участников спектакля с эскизами костюмов.

Помню, как оскорбился я, получив рисунок, где Гулячкин изображен в галифе и френче.

— Гарин, ну как ты?

— Это неверный костюм, Всеволод Эмильевич!

Мейерхольд иронически насторожился.

— Что же ты хочешь?

— Я надену брюки, они у меня есть. Это сукно получила моя сестра в Гублескоме в 1918 году. А пиджак надену своего отца, он купил его в Берлине в 1907 году, когда ездил оперировать руку, у него была прострелена рука. Фуфайку же нужно грубошерстную!

Изложенная столь курьезно «биография» костюма развеселила Мейерхольда.

— Ты все это надень и завтра приходи так на репетицию.

«Завтра» мой костюм был утвержден Мастером, а эскиз отброшен.


Эраст Гарин в роли Гулячкина

С каким вниманием отнесся Мастер к голосу мальчика, каким я был в то время!

Этот проходной эпизод заставляет меня с улыбкой перечитывать утверждения некоторых критиков, что Мейерхольд деспот.

Роль Гулячкина далась мне легко.

После нескольких спектаклей «Мандата» (а играли его не менее пяти раз в неделю) получаю письмо. На конверте оригинальный, особенно для того времени, адрес: «Артисту, господину Е. Гарину».

Вскрываю конверт: мое общее среднее и высшее специальное образование не дает возможности определить, на каком языке написано письмо. На другой странице, другим почерком — перевод, сделанный человеком, не очень знакомым с русским. Читаю: «Мой сильный восторг от Вашей игры в “Мандате” вчера вечером заставляет меня Вам писать, и я прошу Вас принять мою благодарность за Вашу сильную личную игру, несенную внутренним огнем, — признак гения. Благодаря Вашему замечательному исполнению и также чудесной постановке пьесы вечер был для меня богатым и незабвенным событием». Подпись и дата. Не вчитываясь в подпись, я подумал: наверное, какой-нибудь дипломат, во всяком случае хвалит, что, естественно, всегда приятно.

С месяц таскал я письмо в кармане, собираясь показать Мейерхольду и узнать, на каком же языке оно написано, но все забывал. Как-то вечером Мейерхольд позвал меня в кабинет. Я достал из кармана уже измятое письмо. Он прочитал.

— Дурак, ты знаешь, кто тебе написал письмо?

— Какой-то дипломат?!

— А ты подпись-то хоть в переводе прочитал? Тут написано: «С коллегиальным приветом ваш Ингольф Сканка». — Это же знаменитый скандинавский актер!

Слово «дурак» Мейерхольд употребил не в обидном смысле, а как бы классифицируя мое невежество. В то время он относился ко мне нежно, по-отечески. Он, очень довольный, сунул мне письмо, стукнул по плечу: «Ну молодец, молодец!» Я покраснел. Потом думал: «Ведь по-русски-то Ингольф Сканка ничего не понимал… значит, его безусловно изощренное внимание артиста было привлечено чем-то другим? Чем? Экспрессией? Внешней выразительностью — графикой роли? Может быть, какой-то чертой своеобразия? Может быть, на его европейский глаз, — “русизмом” переживаний?»

К сожалению, после ареста и расстрела Мейерхольда в 1940 г. Эраст Павлович так и не смог подобрать «своего» режиссера. Более того, создавалось ощущение, что талантливого актера начал преследовать какой-то злой рок.

Из политических соображений запретили картину «Швейк готовится к бою». В годы войны бесследно исчезает экранизация гоголевской «Женитьбы», а премьера и последующие показы мейерхельдовского «Горя от ума» — практически сорваны.

Многие коллеги Эраста Павловича считали, что причиной его смерти были не болезни, а тоска. Гарин не мог понять, почему его творчество перестало быть нужным.

Мастер постановки сказок

Дети — это очень тонкие критики. Они мгновенно распознают фальшь и начинают подозревать в неискренности. Работу с маленьким зрителем в качестве режиссера Эраст Павлович начал в 1958 году с постановки спектакля «Тень» по пьесе-сказке Евгения Шварца.

К постановке «Тени» в Театре сатиры я пришел уже с большим багажом работы над шварцевской драматургией: в Театре комедии в спектакле «Тень» — исполнение заглавной роли; в радиоспектакле «Василиса Прекрасная» — роль царя Водокрута, в кинофильме «Золушка» — роль короля. И в Театре-студии киноактера — впервые поставленное «Обыкновенное чудо», где я играл тоже короля, но не такого детского, наивного, как в «Золушке», а «обыкновенного квартирного деспота, хилого тирана, ловко умеющего объяснить свои бесчинства соображениями принципиальными. Или дистрофией сердечной мышцы. Или психостенией. А то и наследственностью.»



Прежде чем взяться за постановку спектакля «Тень», Гарин приехал в гости за советом к уже захворавшему Шварцу. Но Евгений Львович «относился к редкой категории авторов, которые не дают рецептов решения, не произносят нравоучительные монологи-советы. Был он редкостно деликатен по природе и, как правило, доверял своим собеседникам и считал их не менее понятливыми, чем он сам». Показать спектакль автору не успели — 15 января 1958 года Евгений Львович скончался. Но со слов вдовы писателя, спектакль «Тень» в постановке Гарина получился именно «таким, каким хотел видеть его автор».

Работа с Мейерхольдом позволила Гарину стать настоящим мастером мизансцены. А киношный опыт — виртуозно играть со светом. Как утверждают актеры Театра сатиры, такого не было ни до “Тени”, ни после нее. Свет был использован режиссером Гариным как мощное художественное средство. Ему удалось создать настоящую атмосферу сказки.

Эраст Павлович все делал как бы играючи. Во время постановки «Тени» здание Театра сатиры находилось на ремонте, и все репетиции проходили в Театре на Малой Бронной.

Маленькая сцена не позволяла актерам «разогнаться», поэтому режиссеру пришлось проявить смекалку: для сцены объяснения Принцессы с Ученым Гарин придумал двигательный механизм. Как только актеры на него становились, он начинал движение. Так, любовная сцена «заиграла новыми красками».

Еще Гарину удалось достать разноцветные парики. Это сейчас подобным атрибутом удивить кого-то сложно, а в те годы они были в диковинку. Рыжие, фиолетовые и золотые волосы добавляли образам его актеров особый сказочный шарм.


Артист Эраст Гарин в рабочем кабинете.

Наталья Буглаева

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив