Don't Speak

bezobraznaja_el — 13.04.2010 Она оглянулась и сказала:
- Ты все придумываешь. Просто паранойя какая-то уже. Никто за нами не следит.
Он промолчал и вынул сигареты. Покрутил в руке красно-белую пачку. Взял ее за руку. Потрогал нарядно выкрашенный в цвет темного шоколада длинный ноготь. Потом другой. Всего пять, ничего нового. Из ларька напротив драматично пела Гвен Стефани, донт спик и дальше.
- Пойдем на работу, - произнес он коротко, и посмотрел налево. Черный автомобиль стоял, не выключая двигателя.
- А в кафе, - спросила она, - мы хотели обмыть туфли.
Отстучала скромную чечетку, туфли были итальянские, дорогие и желанные, высокий каблук и нос модной формы.
- Потом, - ответил он, - потом туфли. Вечером. Вместе выйдем из офиса, и сразу. Хорошо?
- Не хорошо, - она отвернулась, - не хорошо, вечером ты домой пойдешь. И я тоже. Ты забыл? Я твоя дневная красавица.
Он улыбнулся, ровные зубы, ямка на левой щеке, рыжеватая щетина – работал всю ночь, утром встретил ее, они пили кофе в торговом центре, они купили ей итальянские туфли, она радовалась и подпрыгнула несколько раз на одной ноге, он рассмеялся и поцеловал ее в полете, у нее был муж, у него была жена, сколько-то лет назад спел Наутилус, много лучше Гвен Стефани, вопрос вкуса, конечно. Гвен Стефани повторяла: донт, донт. Страдала.

Ее муж выбрался из черного автомобиля и подошел своей характерной походкой, чуть косолапо устанавливая крепкие ноги.
- Привет, - сказал ее муж нарочито развязно, - прогуливаешь хахаля?
- Привет, - сказала она, - это чья машина? Номер незнакомый.
- Тебе какая разница. Чья надо, того и машина. Иди отсюда, мне тут поговорить надо, - ее муж засунул руки в карман короткой куртки.
Он посмотрел по сторонам. Осторожно тронул ее за локоть. Она нервно дернулась в ярко-малиновом плаще. Гвен Стефани начала петь снова.
- Отойди, пожалуйста, - попросил он, - пожалуйста. Иди на работу. Возьми такси на площади. Я скоро приеду. Пожалуйста, уйди сейчас.
Она хотела сказать, что никуда не уйдет. Она хотела сказать, что рада, что можно покончить с фарсом и полугодовым всеобщим враньем. Она сделала шаг вперед, новые итальянские туфли, высокий каблук. Но ее муж размахнулся и ударил его по лицу. Ее муж выдохнул, повернулся немного боком, и ударил его еще. Одной рукой. Потом другой. Ее муж не очень умел это, драться.
Она схватила своего мужа за руку и немного как бы повисла на нем. Что ты стоишь, хотела она заорать, уходи, уходи, я разберусь сама. Может быть, и заорала. Ее муж стряхнул ее с руки, сжал кулак и стукнул ему прямо в середину лица, очень сильно.
Из носа немедленно потекла кровь, очень густо и стремительно окрашивая его джинсовый пиджак, белые штаны и серый асфальт. Ее муж развернулся и пошел к черному автомобилю, сел. Двигатель заработал на новых оборотах. Неизвестная старушка в длинном красном пальто протянула ей большой носовой платок в крупную клетку.
Она бросилась неловко вытирать кровь, нос опухал и менял цвет на глазах, он плюнул - тоже кровью.
Присел на корточки, сплюнул еще, она сказала, путая слова:
- Поймаю машину. Поедем в травмпункт. Это перелом, это перелом.
- Не надо ничего, - сказал он, - все пройдет сейчас.
Старушка потрепала ее по плечу. Неторопливо отошла. Красное пальто напоминало мантию.
- Разумеется, перелом, - сказал пожилой усатый врач, - а вы что думали? Сейчас слепим новый, хороший нос. Будет больно. Ждите тут.
Она прислонилась к стенке, сняла туфли, каблуки в десять сантиметров малопригодны для сопровождения пациентов сначала в одну клинику, потом в другую, потом вот сюда, где приняли без полиса, паспорта и вообще. За деньги. Она комкала бумажки, пожилой усатый врач расправлял их на пластиковом подоконнике, принес ей воды в чистом граненом стакане. И закрыл дверь. На двери висела небольшая табличка. Она не читала. То ли «операционная», то ли «процедурная». То ли фамилия-имя-отчество врача. Пожилого, с усами.
Он вышел со странной нашлепкой на половину лица из марли, сложенной толстым квадратом. Нашлепка крепилась узкими полосками лейкопластыря.
Она босиком подбежала к нему, наконец заплакала. Он дышал шумно ртом, в ноздри запихали полтонны ваты, объяснил через паузу.
- Что же ты, - плакала она, все плакала, - что же ты стоял, позволял себя бить! Сломать нос! Ты же мог! Ты же мог!
- Я не мог, - он вытер ее лицо ладонью, попробовал на вкус слезы, - давай никогда не будем об этом говорить. Пошли уже. Ненавижу больницы.
Она босиком пошла по лестнице, еще по лестнице. Телесного цвета чулки на кончиках пальцев были укреплены мыском чуть темнее. Итальянские туфли остались в коридоре, как памятник чьему-то славному прошлому, настоящему или будущему.
Тринадцатое апреля. Тринадцать лет назад. Она оказалась не подарком. Заморачивалась то на одном, то на другом - работа, дети, глобальные безумные идеи, посторонние мужчины со светлыми волосами. Выкладывалась полностью, оставляя ему на время оконтуренную оболочку, пустую. Влюблялась с разной степенью интенсивности. Много раз. Полюбляла по-настоящему. Тоже, тоже. Хорошее слово: полюбляла. Умирала. Оживала. Такое веселье. Он знал, он знает. Гнал от себя, приползала снова, заполняла пустую оболочку собой.
Ты от меня никогда не отстанешь, говорит он, наверное, да? Не отстану, говорит она, не отстану. Где я еще найду такого, чтобы открыть лицо, десантное училище, прыжки с парашютом, рукопашный бой, сломанный нос, я не мог, давай никогда не будем об этом говорить. Don't Speak.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив