Дмитрий Быков // "Собеседник", №48, 20–26 декабря 2017 года

Честно скажу, для российского жителя, попадающего в Киев в декабре нынешнего года, положение там может рассматриваться как чрезвычайное. Очень мы отвыкли от уличной и вообще гражданской активности. А для них это стиль жизни, специфически киевский.

Они и между 2004 и 2014 годами много митинговали и разбивали палаточные городки, и какая-нибудь демонстрация вечно ходила по центру. Велик соблазн написать, что сегодняшний Михомайдан, как называют его преимущественно в российской прессе, — жалкая пародия на январь 2014 года, горькое похмелье свободы и прочая, в духе российских комментариев на украинские темы, одновременно презрительных и завистливых. В Киеве хватает своих скептических комментаторов, адекватных людей, которые не в восторге ни от Порошенко, ни от Саакашвили, ни от олигархии; это не делает их сторонниками Путина и не компрометирует Евромайдан, где многие из них стояли. На самом деле Майдан — это такая культура, о которой будут еще писать социологи. Она началась не в четырнадцатом и вряд ли кончится. Грех сказать, я тогда предположил, что на площади Независимости останется человек триста, которые не смогут разойтись, потому что уже привыкли существовать в этом состоянии. Этот Майдан не представляет никакой опасности для власти, наоборот: он становится такой же приметой киевской реальности, как митингующие шахтеры на Горбатом мосту в Москве в 1998 году. Но у нас этот жанр не приживается, а Киев без него уже непредставим. И поскольку таким образом канализируется протестная активность, власти Петра Порошенко ничто не угрожает: конечно, его вряд ли выберут в 2019 году на второй срок, но Майдан совершенно не мешает ему править. Ему, кажется, даже спокойнее, когда все заняты своим делом: Саакашвили митингует, палаточники протестуют, Россия злорадствует, Европа помогает, пресса зубоскалит, население выживает. Атмосфера почти как у нас в девяностые, с той только разницей, что массового разочарования в избранном пути пока нет — и российская политика не дает разочароваться в собственной: образ врага — лучшее средство для самоуважения. Мы это сейчас видим на своем опыте, только у нас в функции врага Америка, а в Киеве — мы. Только гривна соотносится с рублем примерно 1 к 2, а рубли с долларом — 1 к 60; ну и масштабы те же.

Живущие на Майдане

Но на Майдане никакой враждебности я не чувствовал. Пробродив там полдня 16 декабря, в канун марша за импичмент, даже среди ветеранов боевых действий я наблюдал отношение нейтральное, а чаще доброжелательное. Думаю, что и самых оголтелых российских пропагандистов, уверенных, что за русскую речь в Киеве можно огрести, там встретили бы с любопытством, не более. Культура Майдана — самоорганизация палаточного городка, его снабжение и охрана, обогрев и наглядная агитация — на высоте: все это работает четче и надежней любых украинских учреждений. Средняя численность Майдана сегодня — порядка трехсот человек, но цифра эта сильно меняется в зависимости от времени и обстоятельств. Средний возраст участников, думаю, лет 35. Разговаривают по-украински и по-русски. Палатки богато украшены плакатами, разъясняющими, чего хотят протестующие: много портретов Порошенко за решеткой, много призывов прогнать из власти олигархов, еще больше обвинений в адрес СБУ, несколько фотографий арестованных участников АТО — и требования освободить их. Все участники так называемого Михомайдана усиленно отрицают свою солидарность с Михаилом Саакашвили:

— Мы тут не за него. Мы против коррумпированной власти.

Это, кстати, говорит грузин Заза, настроенный очень оптимистично:

— Будем стоять, пока они не уйдут (жест в сторону Рады). А сколько нас — какая разница: будет больше. Завтра на марше тысяч десять будет.

С цифрой он, кстати, угадал.

— А вместо Порошенко кого хотите?

Это я уже спрашиваю у человека из батальона "Донбасс".

— Всю систему надо менять. Зрадылы Майдан (предали).

— Это и у нас говорили в девяносто втором про август девяносто первого.

— И у вас предали. У вас сейчас хоть просыпаются.

— Серьезно?

— Приезжала тут пара из Москвы, говорили: у нас раньше ойкнуть боялись, а сейчас постепенно доходит до людей.

— Но у нас очень не хотят, чтобы было, как у вас.

— Так и у нас не хотят, сами видите. Только мы выходим, а вы нет.

— Вообще, — говорит очкарик в камуфляже по имени Борис, — никто же не ждал, что после Майдана будет хорошо. Хорошо было во время Майдана. Людям нравится, когда рушится несправедливость, когда надоедает терпеть. А что потом будет легко — кто ждал?

— Вам не кажется, что люди искусственно хотят продлить состояние Майдана?

— А почему искусственно? Для некоторых людей это естественное состояние. Им нравится у бочек греться... (В палаточном городке стоит десятка два железных бочек, в них горят щепки и сучья, вся площадь перед Думой и весь Мариинский парк прокоптились дымом этих костров, и это запах горький, но приятный, ностальгический. В темноте эти бочки, и греющиеся около них люди, и разномастные палатки, и разноцветные плакаты выглядят даже романтично, вопрос только — можно ли так жить долго. Наверное, можно. Почему нет?)

— А говорят, что Саакашвили с Порошенко договаривается. Покаянное письмо ему написал.

— Это неправда.

— Цитируют уже.

— Всегда цитируют. Он заявление сделал. Неправда. А вообще... (Машет рукой.) Хоть бы он и договаривался. Я тут не для него стою.

Соседи по гороскопу

Но Саакашвили, появившись во главе марша 17 декабря у парка Тараса Шевченко вместе с женой Сандрой, решительно отрекся от каких-либо тайных переговоров с Порошенко: "Я не исключаю переговоров, но никаких покаянных писем не пишу". Тут я сам должен покаяться: пробиться к Саакашвили и взять интервью мне так и не удалось. Я заходил с самых разных сторон — и накануне, и в день марша: Саакашвили передал, что сейчас не время для разговоров. Вопрос-то, по сути, был у меня один: как он собирается отмечать 50-летие. У нас с ним оно практически одновременно: я родился вечером 20 декабря 1967 года, а он на десять часов позже. И хотя я себя с ним не сравниваю, Боже упаси, но есть у меня странное чувство, что оба мы, в общем, на своем месте. Это не так мало, даже если кажется, что эпоха каждому из нас по-своему не благоприятствует. Она очень даже благоприятствует, на самом-то деле. Она помогает достичь личного максимума, хотя у нас с ним этот максимум, повторяю, очень разный. Просто Стрельцы, особенно рожденные на границе с Козерогом, мало склонны к конформизму, и это не личная их заслуга, а прочие знаки зодиака сами нас выталкивают. Особенно почему-то Весы. Не подумайте плохого, просто Путин и Порошенко оба родились под этим знаком.

Дед Мороз — битый нос

Между прочим, поначалу все было вполне мирно. Проблемы начались, когда Саакашвили попытался войти в Октябрьский дворец, где планировал открыть штаб своего Союза новых сил. Ему не давали этого сделать под тем предлогом, что в Октябрьском дворце проходили джазовый фестиваль и детские утренники. Я уехал, как раз когда Нацгвардия преградила вход митингующим, а Саакашвили призывал своих союзников воздержаться от провокаций. Он говорил потом, что бить стекла и ломать двери во дворце начали специально нанятые провокаторы, чьей задачей было скомпрометировать Саакашвили и его партию. До штурма дело не дошло.

Но в столкновениях пострадали 60 нацгвардейцев, число пострадавших среди демонстрантов не называется.

Народный депутат Антон Геращенко написал в соцсетях: "Призываю представителей независимых СМИ зайти сейчас в киноконцертный зал и спросить мнение родителей о возможности захвата здания, где их дети получали радость от общения с Дедом Морозом и Снегурочкой". Это было немного похоже на заявления Владимира Путина 2012 года о том, что митингующие мешают дачникам и скорым из детских больниц, но, так сказать, в более балаганном варианте: патетические восклицания про общение с Дедом Морозом и Снегурочкой на фоне марша за импичмент — это в самом деле очень смешно, но там сейчас такая стилистика. Обошлось, к счастью, без жертв, а на понедельник было намечено дежурство протестующих у Верховной рады — с целью посмотреть в глаза депутатам, чтобы они инициировали импичмент Порошенко. При этом Михаил Саакашвили подчеркнул, что по-прежнему готов к переговорам.

Я не думаю, что это надолго. Я думаю, что это навсегда, что это оптимальный для Украины образ действий. Это такая свобода и демократия, в которой каждый получает то, что хочет. И они будут ставить палатки, и ходить маршами, и издеваться над нашим терпением, а мы будем смеяться над их бардаком, и обе стороны будут легитимизировать друг друга, радостно повторяя: слава Богу, что мы — не они.