Диагноз или Почему у нас так яростно отрицают зверства советских солдат и партизан

a-nikonov — 06.05.2017 Когда будут сняты комедии про День Победы? От этом есть интересные размышления психотерапевта:


"Хочу написать наконец про то, про что уже несколько лет думаю. Про войну как про травму...
...
Если судить по потерям, война была проиграна. И кто сказал, что символические вещи вроде флага над Рейхстагом и пакта о капитуляции важнее этого простого факта..
...
Наконец, самое тяжелое. Эта душевная рана была не только глубока и обширна, она была инфицирована. Известно, что люди легче переносят травму, нанесенную чужими человеком. И очень с большим трудом переживают насилие со стороны близких, особенно родителей, старших братьев и сестер – то есть фигур, ассоциирующихся с защитой и безопасностью. Девочку, на которую напал чужой дядька в лифте, гораздо легче реабилитировать, чем девочку, которую изнасиловал отец. Потому что тогда насильник и защитник соединяются в одном лице, человек не может разделить в своем сердце любовь и ненависть, это состояние называется амбивалентность, сплав чувств, когда любовь и ненависть – одно целое, и их не оторвать друг от друга. Одно из самых мучительных душевных состояний, которые вообще возможны, врагу не пожелаешь. Одно из самых разрушительных для личности и трудно поддающихся терапии.
Травма войны в плане амбивалентности – классический случай. Потому что все знали про штрафбаты, и про СМЕРШ, и про штурм высот ко дню рождения Сталина, и про брошенных в окружении, и про практику побед путем заваливания дотов противника пушечным мясом, и про насильственную мобилизацию женщин и подростков на рытье окопов. Не говоря уже про развал армии, про наглую ложь населению про «малую кровь и чужую территорию». Ну, и много чего еще не знали: про осознанную провокацию этой войны, про банкеты в блокадном Ленинграде, про предательство своих, например, Варшавского восстания. Но чувствовали.
Инфицированные раны никогда не заживают легко и гладко. Они кровоточат очень долго и обычно потом ноют всю жизнь, даже если в конце концов зарастают. И их очень важно очищать. При терапии амбивалентности главная задача – отделить все-таки любовь от ненависти, и дать ненависти выход...
...
Пережитая травма рушит образ мира, разрывает эмоциональные связи, вносит в жизнь хаос и чувство беззащитности перед силами судьбы. Весь этот болезненный опыт надо пережить, осознать, упаковать, чтобы можно было выстроить новый образ мира и жить дальше. Это большая душевная работа, порой занимающая годы. Чем больше «масштаб поражения», и тем дольше длится реабилитация.
...
Переживание ПТС имеет свои стадии, и вот это будет важно для дальнейшего разговора. Это: стадия шока, стадия отрицания, стадия осознания, стадия восстановления...
Помню, какое впечатление произвела на меня в подростковом возрасте книга Ванды Василевской «Радуга»... В психотерапии ПТС это называется «стадией кажущейся реабилитации», или «стадией отрицания». Ее признаки, прямо цитирую из пособия: «улучшение самочувствия, эмоциональный подъем, чувство «начала новой жизни», подавление травматичных воспоминаний и чувств, «шапкозакидательство», обесценивание травмы вплоть до отрицания, рационализация (объяснения, почему все было так, как было и иначе быть не могло)». Однако при этом: «базовая тревога, чувство беспомощности, регрессия, инфантильные реакции, импульсивность поведения, резкие немотивированные перепады настроения, психосоматические проявления, проблемы с аппетитом (отсутствие или переедание), сексуальные проблемы». Многое здесь вспоминается, и явный глуповатый инфантилизм послевоенных «военных» фильмов вроде «Шесть часов вечера после войны», и много кем отмеченный страх перед фронтовиками, которые могли неожиданно «взорваться», и показное обжорство «Кубанских казаков», и даже то, что «секса у нас нет», над которым только ленивый не смеялся, а, на самом деле, как говорил один мой знакомый, «не смешно ни грамма».
Роль стадии отрицания – обезболивание, анестезия. Она дает передышку непосредственно после травмы, спасительно заслоняет от боли, позволяя после путешествия в ад снова укрепиться в жизни. Чем более безопасна обстановка, в которой оказывается человек после травмы, и чем больше его внутренний ресурс, тем короче будет отрицание. Тем скорее найдутся силы для проработки горя.
А вот с этим было плохо. Жизнь не спешила налаживаться... В результате произошло то, что часто происходит и в жизни с отдельными людьми – застревание на стадии отрицания.
...
В результате произошло то, что часто происходит и в жизни с отдельными людьми – застревание на стадии отрицания. Вместо спасительной передышки она становится искусственной заморозкой на годы. Когда долго работаешь, таких людей сразу видно – узкий, никогда полностью не раскрывающийся рот. Обедненные интонации, зажатая мимика. Неестественность реакций. Посмотрите фильмы последних сталинских лет, и вы поймете, о чем я. Все меньше чувств. Все больше лозунгов. Герои – как марионетки.
И тут, конечно, очень сильно отягчающим обстоятельством стала амбивалентность. Именно после таких травм застревание в стадии отрицания обычно бывает очень серьезным. Дети, пострадавшие от родителей – самый яркий пример. Они или вообще ничего не помнят. Или помнят, но не могут об этом говорить, вплоть до потери речи, до потери голоса, до спазмов и судорог при попытках. Или пережитая боль обесценивается – подумаешь, лупили, да мне нипочем. Или рационализируется: так и надо было, как же детей воспитывать без строгости. И очень много поддержки извне и очень много личного мужества надо, чтобы суметь сказать вслух: я пережил насилие. Это было со мной.
Если продолжать аналогию с раной, отрицание подобно пластырю. Сами знаете, что будет, если инфицированную рану плотно заклеить. Некроз тканей обеспечен. Вот и здесь не обошлось. Многое отмерло, многое… Живое, теплое, лучшее. И до сих пор не восстановилось.
Поэтому я никогда не употребляю слово «совок» по отношению к людям. Люди с патологическим протеканием ПТС бывают очень неприятны в общении, знаете ли. Но когда осознаешь степень их внутренней боли, то единственное, что остается – прикусить язык.
...
Началась стадия осознания. Ее признаки: «переполняющие» чувства, потребность говорить о них; потребность вернуться на место происшествия, воспроизвести детали; полнота и яркость воспоминаний, «повторное переживание»; проживание гнева к насильнику, компенсаторная агрессия; проживание вины и переход от вины к ответственности».
Вот такая вот работа была проделана за последующие 15-20 лет. Осознание. Тяжкий труд, требующих очень много сил. Кто работал с травмой, знает...
...
И только один аспект травмы умалчивался долго, еще очень долго – та самая амбивалентность. Насилие своих. Предательство своих. Те моменты, когда Родина-мать вдруг сама становилась убийцей.
Лишь косвенно, сдержанно, и у людей уже послевоенного поколения: "Нам говорили: "Нужна высота!" и "Не жалеть патроны!". Вон покатилась вторая звезда – вам на погоны" Это Высоцкий.
Может быть, именно поэтому все получилось так долго. Полного очищения раны не происходило. Последнее табу слетело только в 90-е. Вот тогда хлынуло все то, что было написано раньше и не увидело свет. Появилось новое. Впервые были наконец произнесены вслух слова «штрафбат», «особый отдел», всплыли пирожные Жданова, появился «Ледокол» Суворова, Катынь и многое еще произошло.
Завершилось ли очищение? Нет, все еще нет. Один из последних актов очищения – воспоминания о зверствах уже советских солдат на освобожденных территориях. Это самое трудное, потому что это уже не травма пострадавшего, а травма насильника. Или травма свидетеля. И снова всплывает отрицание, и гнев, и люди агрессивно бросаются друг на друга, готовые глотки перегрызть из-за событий шестидесятипятилетней давности. Что само по себе – симптом. Еще болит, очень болит. Не только на дождь, как старые раны. Но рано или поздно с этой частью травмы тоже придется разобраться, иначе никак.
И осталось про то, что же мы имеем теперь...
...
Последняя стадия ПТС – стадия восстановления. Признаки: «переживание упадка сил, истощения, депрессии; ритуалы «завершения», «очищения»; появление чувства «выздоровления после тяжелой болезни»; осознание травмы как части опыта; переход от роли «жертвы» к роли «пережившего»; желание помочь другим пострадавшим или предотвратить повторение»
Собственно, началось уже в 80-е. Первый признак начала стадии восстановления – «упадок сил, истощение». Если речь идет о человека, в начале стадии восстановления он ловит себя на мысли, что «не надо об этом думать, хватит». Он хочет отвлечься, переключиться. Именно в 80-е люди начали переключать канал, наткнувшись на фильм про войну. А 9 мая ездить на дачу или в лес на шашлыки.
Мой старший ребенок родился в 90-м. Он не был ни в Хатыни, ни на Пискаревском. На Поклонной он катается на роликах с друзьями. В Брестской крепости был, но она интересовала его как крепость, а не как место трагедии. Фильмы о войне он практически не смотрел, книги не читал...
Безудержное потребительство, которое выглядит малоприятно и многих наводит на мысль о сугубой бездуховности и деградации, на самом деле тоже может быть частью стадии восстановления. Часто человек в это время начинает больше есть, покупать обновки, баловать себя непривычными развлечениями. «Возрождение к жизни» идет через тело, через базовые потребности.
Наконец, становится пора завершить процесс, «осознавать травму как часть опыта, чтобы не допустить повторения». Европа в этой стадии уже давно. Но и степень травмы несовместима. Фильм «Большая прогулка» – 66 год! Мыслимо ли было тогда у нас снять приключенческую комедию о войне! Настоящую комедию, не отдельные эпизоды, лишь подчеркивающие трагизм, а жанра чистого, как слеза? И до сих пор невозможно. Мы еще не там."

полностью анализ народа: http://www.rulit.me/books/9-maya-ili-vojna-kak-travma-read-174744-1.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив