Давайте познакомимся

divov — 26.11.2011 Вдруг заметил, что приходится говорить много лишнего в комментах. Объяснять себя. Будто френды дружно забыли, что я такое. Потом догадался: это новая генерация френдов. Они меня читали выборочно, и поэтому "Дивов" для них - фигура в большой степени абстрактная. Так, прикольный чувак.
А ведь у нас, прикольных чуваков, свои истории.
Возьмем, например, эту "пьяную" юзерпикчу. Человеку на ней тридцать четыре, и в волосах у него седые пряди.
Между мной и этим парнем - целая жизнь.
И седина прошла.
Но того, что мы с ним знаем, у нас не отнимешь.
Рассказать?

Олег Дивов
ЗАПОМНИМ ТАНЮ МЕРТВОЙ

Имена и отчества изменены.
Временной ряд намеренно искажен.
Заключительная фраза не написана.

Утром в воскресенье Таня распахнула окно. Уселась над десятиэтажной пропастью. Нажала кнопку мобильного. За стеной, на кухне, раздался звонок.
- Здравствуй, мама. Пожалуйста, сосчитай до трех.
- Раз... - начала отсчет мама.
Похоже, я стал последним из посторонних, с кем Таня говорила. Она звонила в субботу вечером, искала мою жену. Той не было дома - честно, не было. Обычным своим голосом человека, не уверенного ни в чем вообще, Таня спросила: а когда же?.. И мы принялись выяснять, какой сегодня день недели.
Таня вечно путалась в днях и числах. И у меня, как нарочно, работа такая, что нет разницы, осень на дворе или пятница. Поэтому мы с Таней всегда спотыкались на датах и дружно смеялись над этим.
Мне почему-то казалось, что Таня маленькая плотненькая шатенка. А она была светло-русой и очень худой.
- Два... - сказала мама.
Я знал, что Тане осталось недолго. Давно уже знал. Но финальный отрезок пути она проскочила как-то очень быстро. Бац – и нету человечка. Вообще странно вышло: неделю Таня пролечилась в стационаре, на выходные девчонку спокойно отпустили домой, в субботу ее вдруг скрутило, она попыталась обратиться к единственному человеку, которому доверяла, а человека не оказалось на месте, а ехать снова в клинику Таня не захотела...
Понятное дело, мало, кто клинику любит.
А человек - тот самый – не смог бы выручить Таню. Он ее уже полгода как «отпустил».
Уважаю профессионалов. Они все хотя бы чуточку сволочи. Как минимум, стараются ими быть. Ведь в любой работе наступает рано или поздно момент, когда надо делать жесткий выбор. Спилить приржавевшую гайку. Обрубить текст на полуслове. Отдать безнадежного клиента психиатрам.
Наверное лучше так. Чтобы себя уберечь для следующих гаек, книг, людей. Только осадок гнусный остается. И без него нельзя, ведь если намеренно забывать эти моменты выбора - не накопится опыт. Опыт, нужный позарез, чтобы становиться год от года все более эффективным профи.
Вот дерьмо какое: страдание - непременная составляющая жизни любого мастера.
Как ни парадоксально, в ту субботу даже прямой отказ в помощи мог оттянуть развязку. Четко рассчитанный щелчок по носу дал бы Тане стимул продержаться до понедельника. Вижу и слышу, будто так было на самом деле: пара-тройка профессионально выверенных фраз, и эта интонация, от которой у меня по коже мурашки, и остановившийся, словно внутрь обращенный, взгляд специалиста, приходящего в себя после тяжелой работы...
Психологи не дают клятву Гиппократа. Но это не имеет значения. Просто кто-то пришел в мир спасать души и жизни, а кто-то - окучивать клиентуру, страдающую легкими отклонениями. Я видел и таких психологов, и таких. Из моей жены вырос спасатель. У меня на глазах. Черт побери, девять лет бок о бок. Довелось наблюдать ситуации, какие нормальному человеку и не снились.
Впрочем, из вашего покорного слуги за эти годы тоже... Не пай-мальчик вырос.
Эх, весело было с психиатрами водку пить. Только запах нейролептиков в коридорах меня нервировал. Он такой особенный – ничего общего со стандартной больничной атмосферой. Дрянной запашок.
- Три! - сказала мама.
Таниной маме, в общем, повезло. Относительно, но повезло. Насколько можно считать везением то, что детей у тебя было двое, и старший до сих пор на этом свете – вдобавок, здоров, нормален. Пережить своего единственного ребенка... Не хочу об этом думать. Недаром пары, у которых гибнет даже новорожденный... Нет, не хочу. Видел. Знаю. А однажды сам простоял неделю на грани.
Оцените фразу: "Ваш младенец поступил в ужасном состоянии, и откачивать его взялись чисто для галочки, но он вдруг проявил такую волю к жизни, что мы им заинтересовались".
Произносится смертельно усталым голосом, начисто лишенным выражения. Голосом человека, которому уже все равно. Потому что кого-то сегодня так и не откачали.
Профессионалы, мать их.
И ведь сам временами ничуть не лучше. Пусть в другой области, но тоже иногда с людьми работаешь в прямом контакте. И, бывает, такая безжалостность наружу лезет, хоть в зеркало плюй. Когда от усталости, когда от нервов, а когда и вполне намеренно. Оглаживаешь начинающих авторов, поддерживаешь, они смелеют, наглеют, а ты срываешься, и - хлоп! – глубокий редакторский разбор. По самые гланды. Заодно проверка на вшивость. Обидится пострадавший, значит, слабак.
Скажете, дедовщина? Ничего подобного. Нас долбают каждого, постоянно, все, кому не лень. Отовсюду. Зачастую не с той стороны, откуда можешь принять критику благодарно. Работа такая. Взялся за нее – будь готов получать от начала до конца и во все дырки.
Кто сказал - врачей, поваров и священников не трогать?
Когда идет волна, сметает всех.
У Тани профессии не было вообще.
Успей она увлечься каким-то стоящим делом... Ой, вряд ли. Таня в принципе не могла ничем всерьез интересоваться. Ей для этого было слишком тяжко жить. Она скакала по верхам, быстро разочаровывалась, остывала, впадала в тоску…
На счет "три" она прыгнула.
Опытный психиатр Васильич - пятнадцать лет больничного стажа, признанный мастер, симпатяга, умница, душа-человек, специалист в расцвете сил и на пике формы, - хлопнул тогда водки и заявил:
- Нельзя такие вещи говорить, об этом и думать-то, если честно, дурно, но как хорошо, что девочку Бог прибрал... Отмучилась бедняжка.
Вот не знаю, что сказал Игорь, который последнее время Таню "вел". И знать не хочу. Игоря в отделении по-тихому недолюбливали. Он дело свое знал, но пациентов воспринимал чисто функционально. Будто разладившиеся машины, за попытку исправить которые надо взять как можно больше денег.
Когда он вскоре трагически погиб - столь нелепо, что просто не рискну об этом написать, - все натурально взвыли. Как не любили Игоря, так и взвыли: тихо, но отчетливо. Слишком уж он соригинальничал, даже для психиатра.
Там еще один потом скончался, тоже не по-людски, а с выкрутасом. В общем, никакой связи и ни малейшего налета мистики. Просто ушли люди. Они вообще - уходят. И вы уйдете. Про себя не знаю. С тех пор, как меня оставили мучительные, изводящие душу мысли о грядущем небытии - ни в чем не могу быть уверенным.
Умирать легко. Гадко приближаться к смерти. А под самый занавес человек обычно ничего страшного не чувствует. Похожее со мной было однажды, на запредельной температуре. Поэтому я никогда не боялся смерти. Боялся того, что будет после. Многим свойственно воспринимать мир «за чертой» как бесконечную темноту, в которой маленькой испуганной точкой пульсирует освободившееся от тела сознание.
А теперь представьте хотя бы на секундочку бесконечную темноту, в которой вас - НЕТ!
Ведь именно так оно должно выглядеть, если по правде-то.
Сейчас там, в темноте, нет Тани. Однажды не будет вас.
В один прекрасный день - ничего не будет.
Тогда наверняка исчезну и я. Уж этот-то барьер мне не перешагнуть. Да и какой смысл? В моей профессии, если отбросить свойственный ей цинизм, необычайно силен элемент служения. Пока служишь, можешь работать. Пока работаешь - жив.
А кому служить некому, или незачем, или не дают - и так бывает, - тот начинает убивать себя, и однажды достигает цели.
Наши, в принципе, сами не мрут.
Можно, конечно, служить вообще народу, любимой отчизне, да хоть партии и правительству, но это все самообман и временная отсрочка надлома. В действительности ты всегда служишь конкретному человеку. Тогда и остальные земляне принимают твое служение с удовольствием.
В противном случае начинается раздрай. Вроде бы всем-всем-всем нужен, всеми обожаем, а счастья нет. И ты... Правильно. Берешь курс на выход.
Нелепая мысль - может, в Тане погиб «творческий человек»? Просто не успевший даже попробовать состояться. Таня остро чувствовала свою ненужность и бессмысленность. Но была не в силах переломить ситуацию. Не могла «по психике». Клинч. Пат.
Когда я обнаружил, что мне некому больше служить, аудитория это очень скоро почувствовала. "Больно смотреть, как ты себя убиваешь", - сказал один добрый искренний читатель. А я ему врал. Про общую усталость и кризис среднего возраста, который непременно пройдет.
Врал, потому что боялся признать - я себя давно похоронил. Каждый день было страшно просыпаться: словно шагаешь с корабля на Остров Мертвых. Во снах твоя настоящая жизнь, а наяву… Любовь испарилась, музыка не радует, спиртное только оглушает, даже гнать по трассе лучше с пассажирами за спиной: иначе так и подмывает врезаться.
Ходишь, общаешься, решаешь проблемы, в чем-то участвуешь, даже совершаешь психоактивные действия, а на самом деле постоянно держишь себя за охвостье. Потому что если расслабишься, вдруг подкатывает к горлу вопрос: зачем эта мышиная возня? На фоне грядущего низвержения во тьму ничто не стоит затраченных усилий.
Бац! Преставился. А там, за чертой, даже Тани нет – маленькой глупенькой несчастной девчонки, измученной душевной болезнью.
Никого там нет.
И тебя не будет.
Рассуждая логически, умирать от отсутствия любви и служения - такая же бессмыслица, как без этого жить.
- Три... - сказала мама.
Потом, много позже, ее мама приехала к моей жене. Поблагодарить за то, что девочка протянула лишний год. Они поговорили, распили бутылку вина, мама оставила в подарок для нашего сына прелестную мягкую игрушку, а жене - одну из последних фотографий Тани.
Трогательный дар. В яблочко.
Такая, блядь, работа у психотерапевта.
Мне кажется, временами они нарочно подставляются, самую чуточку, в попытке узнать и пережить больше. Но земля-то круглая, покатая, и иногда, намеренно пропустив удар, можно поскользнуться и больно ушибиться.
Вы бы видели, как они готовятся к сеансам. И как «стряхиваются» после. Как общаются с себе подобными. Как гордятся мастерами и презирают халтурщиков в своих рядах. Каким огнем горят их глаза, когда все получается, и как они несчастливы, если становится ясно: клиента не вытянуть.
Есть совершенно особенные моменты, феерические, невероятные.
Но в целом это просто еще одна профессия.
Вредная.
- Можешь посмотреть, как выглядела Таня.
Мне хотелось жену обнять, поцеловать, растормошить, сделать хоть что-то - надежный партнер, верный друг, пусть и без прежней глубокой близости, но дорогой же человек... Этого было нельзя. Она пришла и села рядом, вся исполненная непередаваемой грусти, скорее, пожалуй, светлой, поминальной. И протянула фотографию.
Таня на фото полулежала - спиной в пушистом зеленом кусте неизвестного мне растения. Безвольно раскинув тонкие руки. Очень хотела быть худенькой, и стала. На эту ерунду ее хватило. На жизнь уже нет. В объектив девушка смотрела абсолютно отрешенно.
- Никогда бы не подумал. Мне казалось, Таня совсем другая. Слушай, она тут будто приготовившись к полету... Ты не знаешь?..
- Ее нашли лежащей на спине.
Точка.
Я мог на этом оборвать рассказ, но тогда он не был бы историей о профессионалах. Об этих хоть немного сволочах и хоть чуточку циниках. О невинных жертвах комплекса совершенства. Об единственых дезертирах, которых, поймав, не казнят (это не про военных, конечно, но и текст не об убийцах - вроде бы).
Хотя некоторых судят. Или, как минимум, осуждают.
Но надо ведь еще попасться…
Да хоть ты ни разу и не попался, самый беспощадный судья для профи – он сам. Как от себя ни прячься, как себя ни обманывай, внутренний оценщик всегда настороже. Бессознательное никогда не упустит случая кольнуть тебя в слабое место. Обычно – когда ты спишь.
Мне случается во сне читать свои ненаписанные тексты, после этого глаза сильно режет, а текстов все равно не помнишь.
Иногда держишь в руках тома, которых никогда не выпускал, дивишься обложкам и названиям. От этого глазам не больно.
Не пробовал узнать, грезится ли нечто сугубо рабочее психологам-психотерапевтам, и какие места потом у них болят. И у психиатров не спрашивал. Не рискнул лезть в это дело, поделикатничал. Хотя, например, знаю: Васильичу, бывает, снится, что снова в армию забрали. Это если с ним по жизни случилась несправедливость, и бессознательное вопиет об обиде. Психиатры не жалуют термин "бессознательное". А бессознательному их мнение до лампочки, вот оно и выталкивает кошмары наружу.
И Игорю покойному та же пакость временами снилась.
И мне.
- Два.. - сказала мама.
Я помню, как Таню отпустили умирать, и в этом не было ничего постыдного ни для нее, ни для зачитавшего приговор.
Мы ложились спать, банально спать, потому что я в то время не работал ночами. И жена вдруг сказала:
- Не вытяну я Таню. Придется ее отпустить.
Сказала грустно и чуточку напряженно, ей очень нужно было "проговорить" свою проблему и оценить реакцию другого человека. Уверен, эта реплика много раз была произнесена мысленно, прежде, чем раздалась в нашей спальне.
- И что ее ждет?
- Будут просто лечить. Крепко посадят на таблетки.
- И?.. - я догадывался, что самое важное уже сказано, но не хватало последнего штриха.
- Она покончит с собой.
Знаете, мир не рухнул.
Никогда я не подписывался работать при жене диспетчером, но так вышло. Дергать человека по мобильному, когда он ведет сеанс, последнее дело. А ординаторская, где стационарный телефон, от кабинета психотерапии далеко. Поэтому много всякого народу звонило нам домой. Только я отчего-то запомнил и мгновенно узнавал именно Танин голос. Если честно, голоса у всех были похожие - им, несчастным, и звонить-то было тяжело, - но Таню я выделял. Кстати, она меня ни разу не разбудила. За что ей отдельное спасибо, ведь от диспетчера требовались мягкость и вкрадчивость, каковые я демонстрировал вопреки самому дурному настроению - после того, как разок спросонья налаял на больного, а потом стало очень стыдно.
Мне было искренне жаль этих людей. Тем более, они составляли работу жены. Работу человека, без поддержки которого я не стал бы специалистом в своей области.
И наоборот.
На этом пути мы нанесли друг другу множество ударов, зачастую
чересчур болезненных. Но с такими, как мы двое, иначе нельзя было. Чтобы из человека, напоказ самоуверенного, вылупился просто уверенный в себе... Особенно когда самоуверенность зиждется сплошь на страхах, травмах, злобе... А кое у кого еще и подавленная тяга к убийству брыкается иногда. И на том спасибо: все-таки не латентная педофилия или вульгарный алкоголизм, а достойная суровая болячка.
Мы постарались вытянуть один другого. Со мной получилось, кажется, не очень. Но хотя бы профессионально я дорос до уровня "эксперта", как это называют в играх. Есть, куда развиваться. Супруга ушла подальше.
Потом жена скажет, что я очень жестокий человек, а сама она не злая, просто агрессивная. Увы, в отношении нее я так и не научился различать грань между здоровой агрессией и лютой ненавистью ко всему живому. Говорят, защитные реакции на болевые раздражители у всех разные, и выглядят почти всегда непривлекательно. Боюсь, мне не дано разглядеть подобные тонкости. Или не требуется.
Специфика моей работы: иногда остроту зрения надо искусственно
приглушать, а то и вовсе смотреть на мир искоса.
Но если человек таким «замыленным» взглядом ежедневно окидывает свою личную жизнь, для меня это означает, что он внутренне совершенно одинок.
Все нормально. Так живут миллионы. И пусть себе живут. Зачем им
тренированный глаз? Чтобы однажды увидеть себя в зеркале и ужаснуться?
Не надо. При жизни такой взгляд приносит только страдания. А там, куда ушла Таня - и где ее окончательно и бесповоротно нет, - все равно не на что будет смотреть. И нечем. И некому.
Вообще, лучше оставайтесь здесь.
- Раз! - сказала мама.
Таня звонила, жаловалась, что с психиатрами ей скучно, спрашивала, почему бы не увидеться, не поговорить. Жена мягко, но непреклонно отодвигала ее. Иногда мне кажется, что я могу воспроизвести некоторые характерные фразы, однако память тут же затирает их. Способность чувствовать боль другого человека, как собственную, не самая удобная черта, когда делают больно твоему другу, а ты не в состоянии помочь. Или я слишком много накрутил лишнего вокруг этой истории и теперь "вру как очевидец"? Я же был самый дальний от места происшествия свидетель.
Таня звонила трижды. Дальше был долгий перерыв, и сразу тот субботний вечер. Про который еще пришлось выяснить, что он именно субботний, и Таня смеялась в трубку своим обычным нервным рваным смешком.
Утром в воскресенье она села на подоконник и нажала кнопку мобильного.
После, наверное, случилось еще множество суицидов в этом мире, только как мне было на них всегда плевать, так отношение и не поменялось. Мало ли, какие люди убивают себя. Мало ли, зачем. Я видел это в армии, потом застал одно вполне литературное убийство с последующим самоубийством в университете. И уж Таня, которая просто обязана была умереть... Не понимая, не чувствуя собственного мнения на ее счет, я принял точку зрения профессионалов. Согласился, что Танина смерть – выход из ситуации. Разумный. Даже милосердный по отношению к девочке.
Мертвой ей было лучше. И всем было лучше.
Я так и запомнил ее для себя – мертвой.
За стеной, на кухне, раздался звонок.
- Здравствуйте, Таня!
Я медленно пошел в сторону кухонной двери, и как раз под "жду вас, до встречи" оперся плечом о косяк.
- Таня?..
Жена посмотрела на меня странно. Чтобы в подробностях описать этот взгляд, понадобился бы немаленький абзац.
- С того света не звонят! - сказала она немного резче, чем следовало.
Не только мне сказала. Может, и вовсе не мне.
Опустила глаза. В который раз я невольно отметил, как идут ей зрелые годы и материнство. Особой, редкой красоты женщина, стала еще интереснее.
И уж чего-чего, а уверенности ей теперь хватало с лихвой. Она могла позволить себе роскошь быть, а не казаться. Как следствие – не скрывать чувства.
Прошла мимо, подчеркнуто стараясь не задеть. И так, по-прежнему с опущенными глазами, бодро произнесла:
- Тот не психотерапевт, кто не пережил суицид клиента!
Интонация у нее оказалась еще сложнее, чем взгляд - абзаца на два. Наверное, я бы просто запутался, пытаясь это расшифровать. Но самое главное прозвучало четко. С металлическим звоном.
Она стала настоящим жестким профессионалом, который знает себе цену, намерен достичь очень многого, и ни при каких обстоятельствах не пропадет.
Можно было собирать вещи и уходить.

10.05.2003
Первая публикация – журнал «Знамя», 2003.

Сохранено