Что может быть русского в киргиз-кайсацкой степи?
Сообщество "Back in the USSR" — 04.08.2011Один великий казах, живущий, слава богу, и поныне, сказал
как-то: "Я хотел бы возвысить степь, не унижая горы". И надо же,
именно эта фраза втемяшилась в голову, когда я ранним сентябрьским
утром взял курс от Чимкента (или Шымкента по-местному), самого
южного города Казахстана, на северо-запад – в Россию.
Моя путевая карта не предвещала сколько-нибудь "веселого"
разнообразия вплоть до Уральска и российско-казахстанской границы
(а это больше тысячи километров). Я знал, что меня будет окружать
бескрайняя степь с множеством едва различимых путей-дорожек, на
которые лучше не сворачивать, чтобы не остаться там в качестве
вечного странника. Но и ощущал одновременно "неприниженность"
казахского степного чуда, много чего повидавшего на своем веку и
кем только не воспетого!..
В стратегическом смысле казахская (в старину – киргиз-кайсацкая)
степь, как и сибирская тайга, – прежде всего огромное и практически
неконтролируемое пространство. Вот только в отличие от тайги в
степи сложнее затеряться: хоть и не сидишь высоко, зато видишь
далеко.
Не думаю, что именно ту часть степи, которую я пересекал на
автомобиле, в старину топтали на горячих жеребцах джунгарские
воины, поочередно совершая набеги с территории нынешней Монголии на
тогдашние казахские ханства – Малый, Средний и Старший жузы. Хотя
всякое могло быть, учитывая исторически сложившийся кочевой образ
жизни казахов. Но в любом случае эти места, по которым ходили
торговые караваны из России в Хиву, Бухару, Коканд и обратно,
спокойными не считались.
Гулкие степные просторы и сегодня заставляют, как говорится,
вострить уши, когда на горизонте возникает облако пыли и очень
скоро, словно ниоткуда, вырывается прямо на тебя орда сайгаков,
характерно прижимающих морды к земле. А тогда на пути караванов
могли вдруг ожить высокие камышовые заросли вокруг бесчисленных
солончаковых озер или вот эти изъеденные эрозией холмы. Крики,
свист, улюлюканье, переходящие в короткую и безмолвную схватку, –
ищи-свищи потом в степи обидчиков. Да и обидчики множились в
геометрической прогрессии, довольствуясь отнюдь не только легкой
"караванной" добычей.
С востока жузы подвергались все более осмысленным атакам джунгар,
рассматривающих и степи и кочевников уже, как сказали бы сегодня, с
точки зрения геополитических интересов (при этом доставалось и
России).
Север кипел от взаимных разборок казахов с одной стороны, башкир и
калмыков – с другой. Внутри жузов также хватало противоречий, не
говоря уж о противоречиях между самими ханствами. Иными словами,
все говорило за то, чтобы между тогдашней Российской империей и
казахскими ханствами возник некий союз или, если уж быть точнее, –
вхождение одних в подданство других. Ибо именно такая форма
взаимоотношений позволяла не развязывать, а рубить вековые гордиевы
узлы, учитывая все же далеко не равнозначные военные,
экономические, внешнеполитические и прочие потенциалы империи и
раздробленных азиатских ханств.
Конечно, вхождение казахов в подданство России проходило не один
год, и не таким уж, как может показаться, был простым этот процесс,
особенно если учесть, что каждый жуз действовал по-своему. Но за
отправную точку можно взять 1731 год, когда императрица Анна
Иоанновна подписала указ о принятии Младшего жуза в подданство, а
Младший жуз, в свою очередь, спустя несколько месяцев это
подданство принял. Чуть позже на карте России появился новый город,
призванный быть узловым и "восточным" не только в военном, но и в
экономическом плане. Он-то и получил от императрицы знаковую
"Привилегию":
"...Сему городу, с богом, вновь строиться назначенному, именоваться
Оренбург, и во всяких случаях называть его и писать сим от нас
данным именем, в котором городе жалуем и даем соизволение всем и
всякого народа российского (кроме беглых из службы нашей людей и
крестьян, в подушный оклад положенных), купечеству, мастеровым и
разночинцам, так и иностранных европейских государств иноземным
купцам и художникам, тутошним башкирскому народу и живущим с ними и
новоподданным нашим киргиз-кайсацким, каракалпацким народам, и из
азиатских стран приезжим грекам, армянам, индийцам, персам,
бухарцам, хивинцам, ташкенцам, калмыкам и иным, всякого звания и
веры приходить селиться, жить, торговать и всяким ремеслом
промышлять, и паки на свои прежния жилища отходить свободно и
невозбранно, без всякой опасности и удержания".
Так началась, если называть вещи своими именами, почти столетняя
последовательная, с севера на юг, колонизация Казахстана со всеми
ее положительными и отрицательными сторонами. Чего было больше –
трудно сказать, ибо даже историческая память порой "страдает"
избирательностью. На мой же субъективный взгляд, допускающий
сослагательное наклонение, все что ни делалось, делалось к лучшему.
Через ошибки, заблуждения, кровопролитные конфликты, если вспомнить
восстание Кенесары, жестокость и головотяпство, которые с лихвой
оправдали тезис единства и борьбы противоположностей, выпестовав
Казахстан таким, какой он есть. С его нынешним потенциалом,
стабильностью и самобытностью. А также – с исторической тягой к
России.
На первое место я бы поставил все же духовную составляющую этого
союза, не только рассыпавшую по казахским степям города с русскими
названиями – Павлодар, Семипалатинск, Петропавловск,
Усть-Каменогорск и т.д., – но и как бы соединившую две великие
культуры независимо от того, что тогда, как и сейчас, правили бал
другие настроения и другие люди, решавшие прежде всего "государевы
задачи".
Пути-дороги Южного Казахстана, так, кстати, и не "обрусевшего" ни
по географическим, ни по "этническим" признакам, у меня, например,
вызывают ассоциации с Чоканом Валихановым – казахским (или
русским?) историком, лингвистом, географом и литератором, который в
чине штаб-ротмистра еще в XIX веке в составе военной экспедиции
генерала Черняева проходил по этим степям.
Парадокс того времени заключался в том, что грамотность, пришедшая
в степи от северного соседа, не только сделала кочевой народ
просвещенным, но и подняла много мути со дна. "Грамотность пришла в
степи, чтобы увеличить число кляуз", – писал тогда Валиханов, имея
в виду чудовищную бумажную возню, возникавшую вокруг тех или иных
оплачиваемых царской Россией государственных постов – от вельможных
до низовых.
"Я пролистал два тома "Истории Казахстана XIX века в документах, –
вспоминал уже современный великий казах Олжас Сулейменов. – И не
нашлось в архивах иных документов, кроме тысячи жалоб, доносов,
кляуз, клеветнических заявлений больших и малых правителей степи".
Как это знакомо, не правда ли? Как и то, что "когда умирали Пушкины
и Лермонтовы, процветали бенкендорфы всех мастей", а под шум
бумажных баталий здесь, в Казахстане, ушли из жизни Абай, Сакен,
Ильяс, Баимбет, как, впрочем, и сам Чокан.
Как известно, он покинул с группой других офицеров экспедицию
Черняева, когда выяснилось, что генерал отнюдь не был сторонником
мирного присоединения Южного Казахстана к России, что противоречило
миссии Валиханова. И вот он, еще один парадокс: дальнейший
по-настоящему колонизаторский поход в Среднюю Азию продолжался по
картам действительного члена императорского географического
общества, коим являлся Чокан. И еще один, много чего все же
говорящий об упомянутом духовном родстве: "Я никогда ни к кому,
даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения, как
к Вам..." Федор Достоевский – Чокану Валиханову.
В наши же дни таким своеобразным связующим духовным мостом смело
можно назвать упомянутого Олжаса Сулейменова с его нашумевшим и
запрещенным в семидесятых годах трудом "Аз и Я", который вырос из
курсовой работы о тюркизмах в "Слове о полку Игореве", удивительным
образом соединил разные эпохи и был назван тогдашней пропагандой
самой "националистической" и "антирусской" книгой. Потребовалось
десятилетие и даже больше, чтобы пришло понимание того, насколько
зависят судьбы Евразии от взаимодействия и взаимозависимости тюрков
и славян и насколько эти отношения определяют жизнь общества.
Сулейменов как в воду смотрел, сетуя на то, что "не осознавая
прошлое, заблудимся в настоящем, как Иваны и Ахметы, не помнящие
родства друг с другом". Через два года рухнул Союз, Казахстан стал
самостоятельным государством, благо без особых, обычно
сопутствующих подобным становлениям потрясений, таким же казахским,
как и русским, и достаточно быстро вставшим на ноги. Почему?
Наверное, потому, что в исторических судьбах русских и казахов,
пусть и не сразу, было больше "похожестей", нежели различий.
Вернее, не было, а становилось.
Это и массовые выступления крестьян против насильственной
коллективизации, известное как "казахстанская трагедия". И
разбросанные по степям Карлаги, Степлаги и АЛЖИРы, входящие в
печально известный ГУЛАГ. Это и около двух миллионов
депортированных в Казахстан чеченцев, ингушей, крымских татар и
поволжских немцев. Это и грандиозное освоение целины. И создание
своеобразных баз по добыче металла, нефти, газа и угля. Это
семипалатинский ядерный полигон. Это Байконур, наконец. И – мировая
уже, наверное, боль: умирающий Арал, "съежившийся" почти на сто
километров и оставивший на безжизненных песках лишь соляные кочки,
которые разносит по степи ветер, да ржавые суда.
Вообще же, те, кто одолевал когда-либо это гигантское расстояние от
южных казахских границ до южных российских, не дадут соврать, сколь
все же незащищенными и уязвимыми с разных точек зрения выглядят
степные просторы. От одного до другого населенного пункта – сотни
километров не самых лучших дорог. Редкое стойбище где-нибудь в
дорожной пыли, представляющее собой видавшую виды юрту и пару
одногорбых верблюдов рядом. Словом, самое что ни на есть "мягкое
подбрюшье России", как это метко определил Александр Солженицын. И
дух этого "подбрюшья" особо ярко ощущается, когда минуешь
засыпанный соляной пылью Аральск и берешь курс на Актюбинск –
Уральск – Самару.
Где-нибудь по дороге, в степи, которая начинает уже переливаться
зелеными красками, останавливаешься у торгующей шубатом (верблюжьим
молоком) казашки и, перекинувшись с нею фразами на всем здесь
понятном русском языке, отходишь с чашкой шубата к совсем
крохотному и прозрачному озерцу. И – обнаруживаешь в светлых нитях
прибрежных водорослей затаившегося щуренка... Это значит, что
Россия где-то совсем близко.