Дело в том, что все поезда в России ходят по московскому времени. Поэтому в какой-то момент ты уже не понимаешь: ты сейчас завтракаешь или обедаешь. Когда в вагоне-ресторане пьешь водку, все еще больше смешивается. А поезд покачивается и едет вперед.

Франческа Панетта: У Британского Совета в этом проекте была задумка наладить диалог разных культур: англоязычной и русскоязычной. В поезде были не только мы, но еще русская писательница (Алиса Ганиева — прим. «Ленты.ру») и русский журналист (Константин Мильчин — прим. «Ленты.ру»). Мы проводили много времени, обсуждая буквально все: от политики и культуры до скороговорок. Я представляла, что в поезде мы будем поэтично смотреть в окно. А мы все время провели в разговорах.

Джо Данторн: У меня было ощущение присутствия на семинаре. Но без необходимости что-то сделать. Выдать какой-то результат. Мы все были в одном вагоне, в соседних купе и само это пространство дало нам возможность сотрудничать.

О ЛЮДЯХ

Граф Рис: В основном мы останавливались в крупных городах, поэтому нам сложно что-то сказать о сельском населении. Мне интересны были разные культуры, с которыми мы встречались. В Казани на меня произвела впечатление татарская культура. В Красноярске тоже было очевидно, что это место, где сосуществуют разные культуры, люди говорят на разных языках. Такое разнообразие — неизбежный признак, если речь идет об огромном куске земли.

Франческа Панетта: Если говорить о скорости, то в регионах в ресторанах нам всегда очень долго приходилось ждать еду. А вчера в Москве мы в первый раз пошли ужинать и были потрясены тем, что еду нам принесли менее чем за час. В Москве чувствуется скорость: в ресторане вас стараются побыстрее обслужить, чтобы вы поскорее ушли и за ваш столик сели следующие клиенты. В регионах в ресторанах и барах было ощущение, что там можно проводить целый день, ночь, никто никуда не торопится.

Эндрю Диксон: Это правда. Еще есть стереотип, связанный с Сибирью, что это такое отсталое место. Возможно, некоторые москвичи тоже так думают. На самом деле там очень много культурных событий, художников. В Красноярске из бывшего музея Ленина сделали музей современного искусства. Люди создают интересные проекты, открывают интересные рестораны. Я разговаривал с одним красноярцем, он мне рассказывал, что у города очень разнородное население из-за истории региона. Туда ссылали преступников, в том числе и политических преступников. Там много ученых, музыкантов. Это очень интересная и необычная смесь.

О РОССИЙСКОМ И БРИТАНСКОМ МЕНТАЛИТЕТЕ

Джо Данторн: Россия настолько огромная, что как будто превращается в страну планетарного масштаба. И по пути из Москвы в Красноярск мы прокатились по ландшафту изрядного куска земли. И все, что делается в России, — делается в укрупненном масштабе: улицы планируются, статуи ставят, космическая программа. Возможно, космическая программа и размеры страны для вас напрямую не связаны — но я вижу связь.

Эндрю Диксон: Я часто думал о разных этапах российской истории. И о напряжении, которое существует между Москвой, политическим центром и всем остальным пространством. Как можно контролировать всю эту огромную территорию из одного города? В Великобритании даже такой проблемы не возникает. Страна настолько маленькая, что Лондон может отлично ею управлять. В России возникает интересное напряжение. Региональные начальники могут сказать: мы следуем указаниям из Москвы. А на самом деле будут делать то, что хотят.

Граф говорил о коллаже разных национальностей, который существует в России. И действительно возникает вопрос: это одна страна или много маленьких стран? Мне кажется, что размеры территории оказывают влияние на ментальность, на то, как люди осмысляют пространство вокруг себя. В Великобритании тебе не удастся убежать куда-то на дикую природу. Ты все время в 10 милях от какого-то крупного города. Нам сказали, что Красноярский край в 10 раз больше Франции.

Франческа Панетта: История — это такой деликатный вопрос. Мне кажется, в таком путешествии интересно то, как оно может стать введением в историю страны. Нам интересна российская история, потому что она очень драматична. Одно дело погружаться в историю конкретного времени, например 1990-х, приезжая на кладбище мафии в Екатеринбурге, разговаривать с художниками, которые жили в советское время. Возможно, это не последовательное повествование. Но оно дает возможность создать свои собственные картинки из разных мест, где ты был, и людей, с которыми ты встречался. И мне кажется, что это такое знание, которое нельзя получить, читая книги или смотря документальные фильмы. Нам повезло, что мы смогли за эти две недели создать собственный коллаж из разных кусочков российской истории. Не только географический. Это еще и путешествие во времени. Ощущение не только широты охвата, но и глубины.

Эндрю Диксон: Мне кажется, есть интересная параллель между Британией и Россией. И стоит об этом говорить, когда политическая ситуация настолько напряженная. И Российская Федерация и Британия — это империи, или бывшие империи. Обе страны в каком-то смысле сильные, в каком-то — слабые. И та и другая пытаются сейчас определить свою роль в истории, в мире технологии и глобализации. Как вы видите, у Британии очень сложные отношения с Европой, и Brexit тому подтверждение. Отношения между Россией и Европой тоже сложные (все смеются и понимающе друг другу кивают). Непонятно, хочет ли Россия принадлежать Европе или наоборот отделиться. И в этом путешествии мне часто казалось, что я смотрю в зеркало. Возможно, это несколько искаженное зеркало. Но в целом изображение сходное. У обеих стран особая сложная национальная гордость. Мы похоже думаем о наших политиках. Я много размышлял об этом в путешествии, насколько сложны эти схожести.

Граф Рис: Я думаю о Brexit как о похмелье после колониального периода истории. Это фантомная боль. Когда человеку уже отрезали ногу, а он по-прежнему чувствует ее. Мне кажется, подъем британского национализма и такие вещи, как Brexit, показывают что люди все еще ощущают себя колонией. Как будто у них все еще есть те конечности, которые уже давно отрезали. Ощущение пространства — это часто психологическая, а не физическая категория.

ОБ ОЖИДАНИЯХ ОТ ПОЕЗДКИ

Франческа Панетта: Для меня это было не о местах, а о людях. Я хотела понять, как люди сами осознают свое место в современном политическом контексте. И в историческом тоже. Поскольку я работаю в газете, я чувствую, что наше понимание русских людей очень ограничено. Я ожидала увидеть черное и белое, за Путина или против Путина, а столкнулась с огромным количеством нюансов. Я увидела множество полутонов. И что ситуация более позитивная, чем я думала раньше. Люди очень открытые — я этого не ожидала. Увидеть интересные места я тоже хотела, но для меня это было не главное.

Эндрю Диксон: Я хотел проехать по самой длинной железнодорожной магистрали в мире. Подумать об этом огромном географическом пространстве. И у меня была наивная амбиция увидеть реальную Россию (смеется). А увидел огромное количество нереальных Россий в разных сочетаниях.

Мы много говорили о взаимоотношениях с советским прошлом. Что понятно, учитывая историю нашей страны. Мы уже говорили об империях. И мне удивительно, что русские сильнее, чем британцы, хотят встретиться со своим прошлым. Они больше готовы посмотреть на него под другим углом, поиграть с ним, анализировать его. В каком-то смысле британцы просто отрицают свое прошлое. Мне кажется, мы пока еще не встретились со своей историей. У русских это лучше получается — разбираться со своей историей, анализировать ее. Возможно.

Граф Рис: По странному совпадению, перед тем как я получил приглашение отправиться в это путешествие, я думал о футуристах и анархистах, которые пытались создать свою республику на востоке Сибири. И мне было интересно, что после революции футуристы и анархисты стали одними из главных идеологов новой власти. Я думал об этом, и, к моему удивлению, на следующий день получил приглашение отправиться в эту поездку. Я подумал: «Ого! Я смогу побывать в Сибири». Однако на восток Сибири мы все-таки не попали.

Джо Данторн: Мне были интересны поезда. Я очень люблю поезда. Особенно поезда дальнего следования — в которых нужно спать. Они меня не подвели и были потрясающие. Мы все время ехали на разных поездах. Первый двухэтажный меня несколько расстроил — по мне, он был слишком высокотехнологичный. Но по мере того, как мы продвигались все дальше по Сибири, — поезда становились все старше, а я все счастливее.

О КЛИМАТЕ

Джо Данторн: Температура падала каждые три часа, проведенные в поезде. В Красноярске ночью было уже минус 17.

Франческа Панетта: А все здания были перегреты. Заходишь внутрь — там жарко. А потом выходишь на мороз. Это был экстремальный контраст.

Эндрю Диксон: Я не знаю, как вы с этим живете! Мы все время себя чувствовали то слишком одетыми, то слишком раздетыми (смеются).