Безопасное общество и его проблемы. Часть вторая.

anlazz — 23.08.2016 Рассматривая главную проблему, которая характеризует «безопасное общество», следует понять главное – то, что она закономерно вытекает из его самых однозначных плюсов. Собственно, можно сказать, что она является обратной стороной этих самых плюсов, обратной стороной того исторически уникального положения, в котором человек оказался в послевоенное время. Разумеется, для диалектика подобная особенность не выступает чем-то уникальным – но для современного общественного сознания это выглядит крайне непривычно. В самом деле – ведь это значит, что достигнув чего-то, достаточно приятного и благого, следует неизменно ожидать и «обратной стороны» данного явления. С которым неизбежно придется бороться в «следующем акте». Такая вот вечная борьба без какой-либо надежды достичь когда-либо «конца истории» и насладиться нахождением на долгожданной «вершине развития».

Итак, основная проблема «безопасного общества» состояла в том, что оно … было безопасно. Это может показаться тавтологией, однако именно тут лежит ключ к событиям, произошедшим позже. Дело в том, что указанная особенность разом освобождала грждан от огромного количества прежде важных проблем. А значит – от необходимости тратить силы на борьбу с ними. Ведь действительно, еще совсем недавно человек должен был думать о самых разных необходимых вещах. Он, к примеру, просто обязан был иметь работу – потому, что жить без работы означало верную смерть. Ему необходимо был поддерживать свое жилище – хоть какую-то хижину, хоть угол в сарае, поскольку иначе – смерть (от переохлаждения). Ему надо было готовить себе еду, добывать продукты – пускай даже покупая на рынке, где все равно надо было знать, что берешь (обман покупателя - святое дело для продавца с глубины веков). И, самое главное, ему жизненно нужно было уметь иметь дело с теми, кто выбирал стратегию «пожить за чужой счет». Начиная с мелкого воришки, и заканчивая крупным сеньором.


Напомню еще раз – слово «жизненно» тут обозначает буквальную возможность существования. А значит, ради осуществления данных задач необходимо было не жалеть ничего. Поэтому неудивительно, что на обеспечения указанной задачи тратился и такой ценный для разумного существа ресурс, как межличностная коммуникация. Ведь наилучшая стратегия по защите от всевозможных «стервятников» - коллективная. Именно поэтому человек вынужден был поддерживать коллективные отношения даже тогда, когда его основная производственная деятельность осуществлялась индивидуально – для (само)защиты. К примеру, как раз этой цели и служили широко известные крестьянские общины, в период классового общества «переформатированные» из «производственных» в «защитные» механизмы. Причем, это касалось не только крестьян – те же средневековые города с их разнообразными цехами, во многом служили как раз данной цели (защите от сеньоров и других любителей притеснения и грабежа).

Конечно, понятно, что эти системы – при всей своей необходимости – были крайне далеки от идеала. «Коммуникационная проблема» выступала серьезнейшей задачей и в период традиционного общества – установление устойчивых межчеловеческих связей с древности требовало немалых затрат. Несколько меньше были траты на их поддерживание – кстати, именно этот момент вел к довольно низкой мобильности социума периода традиции, когда поддержание старых «каналов связи» было предпочтительнее образованию новых. Однако для более динамичного общества индустриального периода указанная возможность оказалась бессмысленной – в нем «придерживание» старых «каналов» оказывалось негодной стратегией при защите от новых, агрессивных методов эксплуатации. Именно поэтому начало индустриальной эры показалось современником периодом распада всего и вся – старые «системы коммуникации» не выдерживали, межчеловеческие связи рвались, и люди оказывались в некоем «информационном вакууме».

Впрочем, железная рука необходимости заставила индивидуумов объединяться даже тут. Более того, именно тут это объединение, «усиленное» более совершенными методами работы с информацией (вроде грамотности), породило высшую форму межчеловеческой коммуникации – пролетарскую классовую солидарность. В данной теме нет смысла подробно рассматривать данный вопрос, требующий отдельного большого разговора. Можно только отметить, что двигаясь от ранних выступлений рабочих, через чартистское движение и тред-юнионы к социалистам конца столетия, к марксистскому движению, эта самая классовая солидарность достаточно сильно развивалась структурно. Позволив, в конечном итоге, объединить людей в достаточно сплоченные группы на основании довольно сложной платформы, которой являлся марксизм. Впрочем, даже не марксистские объединения граждан, существовавшие в конце XIX - начале XX веков (к примеру, те же сурфажистки или борцы с национальным угнетением) обеспечивали достаточно высокую «плотность информационного взаимодействия».


Что, в конечном итоге, и стало важной составляющей их успеха. Я не буду тут еще раз возвращаться к тем особенностям, которые принесли в мир столь значительные изменения – в частности, к вопросу о «советской Тени». Отмечу только, что подобный эффект мог существовать только в «информационно плотном» социуме. Впрочем, для нас еще важнее будет понять, что данное состояние было далеко не «бесплатным». За возможность обеспечить себе сытое и безопасное существование человеку того времени пришлось заплатить высокой нагрузкой на свое сознание. Да, как уже было сказано, то же образование позволяло несколько снизить эту нагрузку – за счет существенного расширения коммуникационного поля. Но все равно, каждая конкретная личность вынуждена была тратить уйму сил на установление и поддержание «каналов связи».

Поэтому совершенно не удивительно, что, как только указанная «железная рука» необходимости чуть отпустила горло «среднего человека», он сразу предпочел отбросить механизмы указанной коллективной борьбы. Да, это оказалось абсолютно естественно и закономерно. Будь пресловутая «коммуникационная проблема» менее серьезной, требующей для своего решения меньше затрат – и обыватель, может быть, предпочел бы сохранить эти подсистемы. Но в связи с указанной их «дороговизной» судьба методов «коллективной борьбы» была предопределена. (Впрочем, самое печальное при этом оказалось то, что приложить высвободившиеся ресурсы среднему человеку оказалось некуда. Разумеется, какая-то часть их была брошена в творчество –в те же 1960 -1970 годы человечество пережило определенный творческий подъем. Но данный путь был затруднен тем, что действенных механизмов реализации подобного потенциала не существовало. Кроме того, частично же этот запас был использован на «модернизацию» сексуальных отношений – ИМХО, так же довольно бессмысленную. Наконец, значительная часть имеющегося «интеллектуального ресурса» пошла на усиление конкурентной борьбы – т.е., на новое затягивание ослабшей петли на шее трудящихся.

Впрочем, все это было актуально лишь в первые десятилетия «покоя». Со временем человеческое сознание среагировало на случившееся самым традиционным способом – банальным снижением «интеллектуального потенциала». Это – так же практически неотвратимый процесс (практически – потому, что существует методы, позволяющие его избежать, но о них надо говорить отдельно). На самом деле интенсивная интеллектуальная работа – в том числе, и в коммуникативном плане – так же не выгодна отдельной личности, как и интенсивная работа физическая. Правда, одновременно с этим существует противоположны процесс - стремление человеческого разума к познанию – однако как расположится «равнодействующая» этих двух противоположных направлений, зависит от множества условий. И в нашем случае они «легли» так, что возобладал «первый поток». Итог закономерен: средний человек утратил возможность объединяться со своими соседями ради достижения своих интересов.


Самым неприятным во всем этом стало то, что не было даже осознания случившегося. Внешне все казалось прежним: люди жили рядом, как-то общались, продолжали поддерживать какие-то связи. Однако «ценность» и «ширина» данных связей непрерывно снижалась. В конечном итоге все пришло к современному состоянию «виртуальных френдов», где подобные характеристики болтаются где-то около нуля. Причем, как можно увидеть, сама компьютеризация тут почти не сыграла никакой роли – это социальный процесс, идущий с середины XX века, определяемый именно социальными особенностями. Однако так или иначе, но мощнейшая «иммунная система» социума, веками занимающаяся сдерживанием деструктивных сил, оказалась «демонтированной». А значит, для последних наступил крайне благоприятный период. Подобно тому, как любые бактерии и вирусы неизбежно побеждают организм, лишенный естественного иммунитета (даже если внешне он существует в стерильной среде), так и эти деструктивные элементы, после некоторой паузы, вызванной социальной инерцией, через некоторое время не только перешли в наступление, но и сумели – во многих местах – выйти на такие позиции, о которых ранее не могли и мечтать.

Наиболее ярко это видно по ситуации в позднесоветском/постсоветском обществе, которое можно рассматривать, как крайний случай «общества безопасности». В нем указанные процессы оказались настолько серьезны, что может показаться, что они смогли преодолеть даже экономический базис общества (!). На самом деле, конечно, ситуация несколько сложнее – перестройка базиса советского общества была до конца не завершена, его устойчивость была крайне низкой – однако до определенного момента она (устойчивость) все же оказывалась достаточной для того, чтобы обеспечивать необходимое общественное функционирование. Однако отсутствие необходимой системы «общественного иммунитета» со временем привело к тому, что в указанном социуме оказалась слишком благоприятная среда для огромного количества «паразитных структур», которые, в итоге, и привели к тому, что эта стабильность стала явно недостаточной. Иначе говоря, в обществе оказалось столько желающих пожить за его счет, что они, в конечном итоге и стали определять само функционирования страны. С соответствующими последствиями.

То есть, утилизаторская деятельность в позднем СССР, начиная с банального «выноса» производимой продукции с предприятий («несуны») и заканчивая псевдокоммерческой деятельность комсомольских и партийных боссов, не вызывала особого противодействия граждан. Самое интересное тут то, что при этом большая часть населения прекрасно понимала не только противоправность этих действий, но и не принимала их «этически». Практически до самого развала страны все, что было связано с «серой зоной» - спекуляция, блат, «несунство» и прочая коррупция, вплоть до «центров НТТМ» и т.п. – вызывали исключительно отрицательную реакцию. «Этический контур» общества работал превосходно. (Более того, какая-то часть его действует даже сейчас. По крайней мере, огромные резиденции или дорогие автомобили тех или иных госчиновников воспринимаются большинством крайне негативно. Хотя, казалось бы – люди просто к успеху пришли…) Однако при всем этом понимании никакого противостояния данным процессам не было. Ни формального – типа, написать на стащившего с завода деталь или батон колбасы заявление в милицию. Ни, что еще важнее, неформального – типа подвергнуть остракизму человека, совершившего то или иное подобное действо. Даже с реальными бандитами 1990 годов многие продолжали поддерживать отношения – хотя, казалось бы, это реальный враг.


Для некоторых антисоветчиков подобное состояние значило «воровскую природу русского народа» и прочую тупую мерзость. Дескать, привыкли советские воровать – и ничего тут не сделаешь. Но, конечно, это утверждение является неверным – количество воров и воришек даже в позднем СССР никогда не было слишком большим. Проблема была в другом – в том, что в этом «всеобщем воровстве» (а на самом деле, в довольно небольшом относительно общей массы) никто не видел угрозы для своего благополучия, не говоря уж о своей жизни. Собственно, именно в этом качестве советское общество оказалось серьезно уступающим западному: в том, что советские граждане до самого конца были уверены, что несмотря на все, им лично ничего и нигде не угрожает, что любое «обирание» государства к их состоянию не относится. Эта колоссальная «аполитичность» советских граждан потом будет еще не раз вспоминаться отнюдь не добрыми словами – но в реальности ничего сделать с ней было невозможно (точнее, почти ничего).

Но на самом деле, эта особенность представляет собой естественное следствие тех огромных свершений, которые принесла советская власть, и которые создали ощущение полной защищенности от любых случайных причин. Как раз в том самом смысле, о котором говорилось в прошлой части: т.е., «самоубиться» в позднем СССР, конечно, было можно. Но только при наличии такового желания. Во всех смыслах слова – от физического (а это – не только занятие экстремальными видами спорта, вроде альпинизма, но и более распространённые методы, например, тот же алкоголизм) и до «экономического» (в отличие от граждан, ОБХСС смотрел на вышеприведенные способы утилизаторства не столь благосклонно). Однако, если человек не желал пить денатурат или фарцевать джинсами, то ему казалось, что проблема «серой зоны» его вообще не касается.

Подобное представление в конечном итоге, разумеется, оказалось неверным: лишенная «гражданского иммунитета», позднесоветское общество, в конечном итоге, было поглощено той самой «серой зоной» - какократией, диктатурой отбросов и подонков. (Правда, к великому счастью, не все – потому, что вместо полного уничтожения страны эти порождения «серой зоны» сразу же приступили к грызне друг с другом – дав России еще один, хотя и слабый, шанс.) Но понять это даже в 1989 году –когда советская Катастрофа была в самом разгаре – было совершенно непросто. Разумеется, если речь идет, конечно, о среднем человеке, ориентирующимся в своей жизни на «средний» опыт – т.е., на пресловутый здравый смысл. Поэтому можно сказать, что случившаяся катастрофа была, прежде всего, «катастрофой здравого смысла», катастрофой, показавшей негодность этого важнейшего механизма управления социумом для работы в новых условиях.


Впрочем, как это уже говорилось выше, данная проблема не касалась только СССР, или социалистические страны – она охватывала практически весь мир. В реальности это самое «аполитичное» отношение к «утилизаторам» - т.е., к сущностям, желающим не просто существовать, а роскошно жить за чужой счет – к 1980 годам охватило практически все развитые страны. Нет, разумеется, тут данное явление было выражено слабее, нежели в позднем СССР – но его деструктивное влияние все равно осталось определяющим. Именно поэтому вот уже более тридцати лет, капитал осуществляет непрерывное наступление «по всем фронтам», отхватывая все новые куски прежде завоеванных низами социальных льгот. И конца этому процессу пока не видно…

Впрочем, рано или поздно, но конец, конечно же, объявится. Собственно, единственное, что для этого надо – осознание массами реальной угрозы себе со стороны «лучших». А с учетом указанных тенденций, подобная угроза через определенное время станет все более и более очевидной. Вот тогда и придется «припоминать» все, что было известно о классовой борьбе – а точнее, переоткрывать ее заново. На самом деле, задача эта крайне неординарная, поэтому не стоит надеяться на ее мгновенное решение – но, в конце концов, в прошлый раз это сделать удалось, поэтому есть надежда, что это будет сделано и в этот…

А значит – рано или поздно, но задача нового перехода к «безопасному обществу», но уже без повторения прошлых ошибок, станет актуальной. Но это, понятное дело, тема совершенно иного разговора…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив