АДВОКАТЫ ЧУБАЙСА СДАЛИ ЧУБАЙСА (ЧАСТЬ 1). Хроника суда...

ivan_mironov — 16.08.2010 Суть судебных прений связана не только с понятиями «переть», «напирать», о которых мы говорили прежде, но и со словом «перечить» - прекословить, возражать, идти наперекор. Прения сторон - это столкновение, сшибка взглядов на событие преступления, на участие-неучастие в нём подсудимых. Что ещё выставит сторона защиты? – думали мы, направляясь на очередное заседание по делу о покушении на Чубайса. Ведь накануне речи и адвокатов, и подсудимого Найдёнова, казалось бы, не оставили за обвинением ни одного мало-мальски убедительного аргумента. Впереди оставалось выступление подсудимого Ивана Миронова. Его речь завершала прения сторон.

Как и все, подсудимый Миронов вышел к трибуне во всеоружии бумаг. Привлёк внимание пакет, что он поставил у трибуны.
«Уважаемые присяжные заседатели! – ровный, уверенный голос Миронова заполнил зал. - Спустя десять месяцев мы, наконец, подошли к финалу исторического процесса по делу так называемого «покушения» на Чубайса, происшествия, которое многие наблюдатели сравнивают с поджогом Рейхстага. Данный процесс уникален, поскольку впервые сторона обвинения пыталась не только голословно обвинять, но была вынуждена яростно отбиваться от неоспоримых доказательств имитации покушения. Не буду Вас утомлять, оценивая представленные прокурором доказательства, которые касаются лично меня: мои тюремные медицинские карты с перечислением приобретенных в заключении болячек, записные книжки... Моя личная жизнь, начиная с семьи и заканчивая анализами крови, ростом и весом, была вывернута наизнанку и представлена публике и журналистам. Пусть это останется на совести прокурора.
Относительно моих поездок на дачу Квачкова, а так же телефонных звонков из района Минского шоссе все исчерпывающие объяснения мною были даны в ходе допроса. Отмечу, что если бы данная имитация произошла на Новорижском, Симферопольском, Ленинградском, Рязанском, Киевском шоссе, то против меня запросто могли быть выдвинуты аналогичные обвинения, поскольку я тоже бывал в этих краях и звонил оттуда по пути. Кроме того, исходя из логики обвинения и простого жизненного опыта, существуют ещё тысячи и тысячи граждан, которые, как и я, звонили из района местожительства Чубайса, а многие из них, в отличие от меня, даже находились на маршруте кортежа Чубайса во время его прохождения. Я же, судя по оглашенной детализации телефонных соединений и показаний свидетелей о графике передвижения Чубайса, никогда не находился ни на Минском, ни на Митькинском шоссе, когда проходил кортеж так называемого потерпевшего. Таким образом, я не мог даже видеть, куда, когда и на чем ездит Чубайс, да и ездит ли он вообще, поскольку этого не может определить даже его собственная охрана. И уж тем более я не мог осуществлять слежку за Чубайсом, о чем заявляет сторона обвинения.
Надо признать, что обвинение меня поставило в очень сложное положение. По логике процесса я должен опровергать доказательства моей вины, которые представило следствие. А что мне делать, если таких доказательств нет, а есть исключительно пустые, необоснованные обвинения, абсолютно абсурдные по своей форме и сути?
Как быть, если обвинение ставит мне в вину книги моего отца? Сказать, что не признаю достоверности документов, которые приводит автор, я не могу, потому что они подлинные и достоверные. Решение суда города Петропавловска-Камчатского, вынесенное специально под наш процесс в 2010 году, о признании книги Бориса Миронова экстремистской, дела не меняет. Если у нас правда объявляется экстремизмом, она не перестает быть правдой.
Как быть, если мне в вину ставится найденная в блокноте запись из интернета «За Квачкова голосуй, покажи Чубайсу…»? Сказать, что я не занимался предвыборной кампанией Квачкова в Госдуму, я не могу. Я ею занимался.
Как быть, если мне в вину ставится обнаруженный у меня диск с обвинительным заключением Квачкова, Яшина и Найденова? Сказать, что я не интересовался, по каким основаниям меня в средствах массовой информации шельмуют злодеем и разбойником, совершившим такое-растакое кощунство, будет неправдой. Мне действительно это было интересно.
Как быть, если мне в вину ставится наличие у меня служебного удостоверения, паспорта, связки ключей и травматического бесствольного пистолета «Оса» с разрешением на ношение последнего? Это действительно мои вещи и документы.
Как быть, если мне в вину ставится знакомство с Квачковыми и Яшиным? Да, я был с ними знаком. Но они же не американские шпионы, а заслуженные офицеры.
Как быть, если мне в вину ставится посещение дачи Квачкова и поселка Жаворонки по просьбе Яшина? Но я, честно, не знал, что, во-первых, на бывшей свалке, как нам пояснил Гозман, обитает Чубайс, и, во-вторых, я действительно не знал, что, находясь в радиусе 20 километров от нее, можно быть обвиненным в терроризме.
Как быть, если Вадим Редькин пользовался моим мобильным телефоном в районе Минского шоссе ночью 16 марта, когда я спал у себя дома на проспекте Андропова? Отвечать за ночные похождения мало знакомого мне человека?
Как быть, если мне в вину ставится нахождение у меня в багажнике нового зимнего утепленного спортивного костюма ярко зеленого цвета? Это моя одежда, и точно такой же костюм я до сих пор с удовольствием ношу зимой.
Здесь следует отметить логику прокурора Каверина. Если костюм зеленый, значит он камуфлированный, а в камуфлированную форму одеваются диверсанты, отсюда вывод: Миронов - террорист. Хорошо еще, что не ваххабит, как ни крути, зеленый – цвет Ислама».
В зале стояла напряжённая тишина. Судья с прокурором ловили каждое слово, выискивая повод оборвать, заявить присяжным «оставить без внимания», но поводов пока не представлялось, и Миронов беспрепятственно продолжал речь: «Во всех показаниях свидетелей и подсудимых сказано, что Миронов приехал на дачу с Редькиным на вишневой «девятке», что дает основание прокурору задать мне вопрос, не на той ли приехал «девяносто девятой», которую продал в 2004 году?! А чего стоит вопрос обвинителя: что мешало Вам, то есть мне, при наличии удостоверения помощника депутата заниматься изготовлением фальшивых водительских прав? Получается, прокурор подозревает меня ещё и в угоне, технологическом изменении кузова автомобиля, который я продал в 2004 году, а так же в подделке государственных документов.
Мне ставят в вину в виде мотива преступления неприязнь к Чубайсу, выраженную в книгах моего отца. Я понимаю, мягко говоря, неадекватность причинно-следственной связи, но у обвинения она именно такова. Кстати, главным в любом преступлении является мотив. Если вникнуть в логику следствия, то мой мотив совершения преступления сформирован следующим образом. Я начитался документов, которые в своих книгах приводит мой отец, и воспылал ненавистью к Чубайсу. Таким образом, мотивом совершения этого преступления мне вменяется знание, обладание достоверной информацией! Вот, оказывается, как получается: если ты знаешь правду о фактах государственной измены, коррупции, воровства высших государственных лиц – значит, у тебя есть мотив приобретать, перевозить оружие и взрывчатку, изготовлять бомбу, взрывать и расстреливать. И судят меня за то, что я знаю, что Чубайс – преступник. Так что же получается, если завтра в Абрамовича, Авена, Кудрина, Березовского, Грефа, Зурабова, Лужкова и прочих деятелей полетит помидор или петарда, я вновь предстану перед судом как человек, обладающий железным мотивом на их повреждение? Получается, чтобы не оказаться обвиненным в букете особо тяжких статей, мы должны не говорить о политике, не читать газет, по телевизору смотреть исключительно мультики и рекламу, чтобы, не дай Бог не узнать правду, получив вместе с ней по логике прокуроров мотив на ненависть и убийство. Закройте глаза, чтобы ничего не видеть, иначе у вас есть шанс оказаться на скамье подсудимых. Заткните уши, чтобы вас не посадили. Закройте рот, чтоб не оказаться под судом. В общем, не ешьте холодное, чтобы не заболеть ангиной! И еще не носите зеленое!»
Удивительно, но и эти слова Миронова сошли ему с рук. Судья сидела смирно. Прокурор и подначальный ему прокурятник, то бишь, сторона обвинения, не шелохнувшись, проглатывали весьма неприятную для них информацию, кривясь, морщась, но пока без капризов и протестов.
Миронов, привычно ожидавший вскакиваний, гневных криков возмущения, несколько озадаченный безмолвием оппонентов, продолжал: «Я хотел бы дать небольшой анализ выступления представителей обвинения. Занимательного было сказано достаточно. Но почему, какого бы вопроса они ни касались, даже в мелочах на лицо передергивание фактов и отсутствие здравого смысла. Мне сложно комментировать заявление прокурора о том, что, дескать, это точно не имитация, поскольку нападавшие не использовали имитатор ядерного взрыва и не стреляли холостыми патронами. Но государственный обвинитель всеми неправдами пытается поставить под сомнение данные мною показания и показания моих соседок Елены Борисовны Тараканниковой, Алевтины Михайловны Кузнецовой, которые полностью согласуются с детализацией телефонных соединений, а также с графиком работы Тараканниковой, у которой 17 марта был выходной. Господин Каверин не придумал ничего более убедительного, как заявить, что у Тараканниковой выходной был 16 марта, поэтому именно в этот день, по логике прокурора, Елена Борисовна должна была пойти в храм, чтобы помянуть брата. Кстати, Тараканникова очень подробно объяснила, что 16 марта она не планировала и не могла пойти в храм, поскольку у ее сына в тот день были утренняя и вечерняя тренировки. Однако, государственный обвинитель не стал напоминать об этой существенной подробности. Еще бы! Только вспомните, с каким упорством господин Каверин выпытывал у Кузнецовой - пенсионерки с серьезным заболеванием ног, почему она не ездит в церковь на такси. Не знаю даже, как угодить обвинению? Кузнецова не ездит на такси – для прокуратуры это повод сомневаться в правдивости её показаний, Яшин ездит на такси – для обвинения это опять же повод сомневаться в искренности его слов.
Кстати, относительно невозможности выписать журналистское удостоверение на псевдоним, на чем так настаивал прокурор, могу сказать, что Максим Горький, которого в жизни звали Алексей Пешков…».
Судья, наконец, нашла, к чему прицепиться в речи подсудимого, и повисла на последних словах, как безбилетник на трамвайной подножке: «Подсудимый Миронов предупреждается о недопустимости информации, не исследованной в судебном заседании. Какая фамилия была у Максима Горького, в суде не исследовалось».
Она привычно, тренированно и бездумно принимается наставлять присяжных, не замечая абсурдности своего внушения: «Уважаемые присяжные заседатели, прошу вас оставить без внимания информацию о том, какая фамилия была у Максима Горького, потому что она не исследовалась в судебном следствии».
Подсудимый не спорит и при всей комичности ситуации даже не улыбается, поскольку, не будучи кондуктором, не имеет права ссаживать судью со своего трамвая, а продолжает поединок с обвинением: «Прокурор Каверин сделал феноменальный вывод относительно записей с номерами и моделями машин возле РАО «ЕЭС» с припиской фрагмента номера автомобиля, который принадлежал Чубайсу. Найденная у Квачкова-младшего записка содержит подробные описания автомобилей вплоть до удлиненного кузова. Причем в списке есть машины с очень почтенным возрастом и областными номерами. Нормальному человеку может прийти в голову, что так называемый госдеятель с официальным годовым доходом 202 миллиона рублей ездит на старой развалюхе, зарегистрированной в области? Прокурор заявил, что «подсудимые не знали, на какой машине ездит Чубайс, но по записке методом вычисления (цитирую дословно) это установили»! Давайте на секунду представим себя в роли злодеев, в руках которых оказывается эта записка. Наша задача вычислить, на какой машине ездит Чубайс. Вот текст этой записки: «30.11.04. РАОЕЭС 9:38. А184АР BMW удлин. куз. около РАО с ней С182ТМ 99рус BMW5 синяя Н336 ЕВ 90рус. BMW 2.12.04 РАОЕЭС около РАО Н336ЕВ 90рус BMW 9.40 В065АА Ауди 9.50 А566АВ 18.01.05.». К сожалению, господин Каверин оставил в тайне метод вычисления, а это все серьезно усложняет. Что ж, попробуем. Ни одна машина не содержит признаков принадлежности к власти, ни тебе мигалок, флагов на номерах, ни двух нулей, ни трех одинаковых букв в серии, ни «мр», ни «екх». Поэтому, не знаю как вы, но я бы остановился на БМВ с удлиненным кузовом, звучит как-то серьезно и представительно. Но как в этом списке обнаружить машину Чубайса под обрывочным фрагментом номера, без указания региона или «флага», а так же без указания не то что марки или модели, а даже типа транспортного средства. Ведь это мог быть мотоцикл, фура, грузовик. Все, что угодно! Никогда никакой аналитик не остановит своё внимание на этой кургузой приписке из трёх букв и трёх цифр без указания марки машины, её цвета, хоть каких-то дополнительных данных о ней. Возможно, кто-то из подсудимых является телепатом, провел рукой по записи и дал ответ, соответствующий действительности, но жестко противоречащий логике данного вещдока.
Вообще логически объяснить природу этого текста крайне сложно. К тому же эта записка ко мне никак не относится. Но я просто хочу обратить внимание на следующие обстоятельства. Фрагмент номера Чубайса без указания подробностей, которые отличают основной текст, содержится в самом конце записки. Когда и с какой целью была сделана эти приписка, сказать невозможно. И, второе, в тексте содержатся указания только на марку БМВ, причем независимо от модели, возраста и технического состояния автомобиля. Исключение единственное - Ауди. Если гипотетически представить, что кто-то кого-то вычислял по этому списку, то он явно искал рядовую машину БМВ, скорее всего синего цвета. Возможно, наблюдавший механически начал фиксировать номер Чубайса, но, увидев «флаг» и мигалку, понял, что это явно не его клиент и оборвал на этом запись. Кстати, очень странная получается «слежка»: 30 ноября 2004 г. следивший фиксирует всего три машины, 2 декабря – две машины, а спустя полтора месяца фиксирует лишь фрагмент номера Чубайса. Итого, шесть машин за два месяца слежки. Кстати, представьте парковку богатейшей госкорпорации РАО «ЕЭС России». Десятки роскошных Мерседесов, дорогущих БМВ, современнейших Ауди, Тойот и Лексусов последних моделей, вот из чего, казалось, можно выбирать. Но ни одной подобной машины в этом списке нет».
И этот монолог подсудимого Миронова прошел почти без палок в колёса. Лишь когда помянул доходы потерпевшего, которые недавно обсуждала вся пресса, судья не выдержала и попеняла: «Я Вас останавливаю, подсудимый Миронов. Имущественное положение потерпевшего Чубайса в суде не исследовалось» и привычно попросила присяжных заседателей напрочь забыть о доходах обитателя мусорной свалки в Жаворонках.
Миронов заметно воодушевляется тем, что ему дают говорить: «Обвинителю Каверину вторит его юная коллега Колоскова, которая, во что бы то ни стало желавшая поймать меня на лжи, сама оказалась в нелицеприятной ситуации. Госпожа Колоскова утверждала, что Иван Миронов следил за Чубайсом, поскольку его номер фиксировали базовые станции на проспекте Вернадского, например, проспект Вернадского, 88. Но проспект Вернадского, 88 - это не что иное, как адрес моего родного МПГУ – Московского государственного педагогического университета. И как бы мне доступно объяснить обвинителю, что данные базовые станции меня фиксировали в течение 7 лет обучения в институте и аспирантуре. И что с девяти часов утра я не на дежурство заступал следить за Чубайсом - вовремя или нет тот приезжает на работу, просто с девяти часов, на которые прокурор Колоскова делала ударения, в институтах начинаются лекции и семинары. Удивляюсь, как с таким подходом к доказательствам, прокурор не додумалась обвинить меня, что я специально поступил учиться именно в МПГУ, по соседству с РАО «ЕЭС», чтобы из окон университета следить за Чубайсом».
Прокурор рассеянно блуждает взглядом по стенам судебного зала, соображая, очевидно, чем парировать подобные доводы. Миронов тем временем мучает прокурорское самолюбие дальше: «Обвинение, высказывая свое, так называемое, мнение, грубо и откровенно искажает факты. Так, Каверин заявил, что «Миронов отключил телефон после покушения на Чубайса! Предприняли меры, чтобы их не поймали». Оглашенная в суде детализация номера, на меня зарегистрированного, была запрошена за период до 22 марта 2005 г. и до 22 марта, согласно полученной детализации, телефон не отключался! Не отключался он и позже, просто более поздней детализации следствием не запрашивалось. Какие меры я мог принять, чтобы меня не поймали, если меня никто и не ловил, я не от кого не скрывался, жил дома, работал, писал диссертацию, готовил к печати книгу, вел семинарские занятия в университете, посещал Государственную Думу? А как вам утверждение Шугаева, адвоката Чубайса о том, что в БМВ стреляли высококлассные стрелки, чуть ли не сборная по биатлону. Мол, на скорости 70 километров в час умудрились рассмотреть и попасть в самую уязвимую часть, в зазор между стойкой и броней. Что не мешает прокурору при этом утверждать, что Саша Квачков - никудышный стрелок, потому и остались охранники Чубайса без царапины.
Как назвать следующее обвинение прокурора Колосковой: Миронов, мол, скрывает, делая вид, что забыл, о чем разговаривал с Квачковым и Яшиным. Какое иезуитское извращение моих показаний и не придерешься! Напомню, что я очень доходчиво изложил темы нашего общения с Яшиным и Квачковым, однако на вопросы Колосковой, о чем, согласно распечатке телефонных соединений, разговаривал с Квачковым такого-то декабря, в такой-то час, в такую-то минуту с секундами 2004 года!, или с Яшиным 6 марта в такой-то час и минуту в течение 37 секунд в 2005 году!, естественно, как человек искренний и с нормальной психикой, я сказал, что не могу этого помнить».
Подсудимый Миронов чуть помолчал, то ли, чтоб дух перевести, то ли чтобы подготовиться к важному впереди: «Впервые за пять лет была озвучена моя предполагаемая роль в так называемом покушении на Чубайса. Прокурор это сделал в прениях. Вот что он утверждает: поскольку Миронов Иван Борисович не умел ни стрелять, ни взрывать, но имел «пару крепких рук», то 17 марта 2005 года он был подряжен носильщиком. А накануне, дескать, вы только вдумайтесь в логику обвинителя!: так как номер телефона Миронова фиксируется базовой станцией в районе Минского шоссе в ночь с 16 на 17 марта, значит, он еще и бомбу закладывал. То, что установка взрывного устройства требует специальных профессиональных навыков, прокуратуру не интересует. Но вернемся к моей непосредственной роли, определенной прокурором Кавериным. Утром 17 марта я, якобы, принес на место преступления шесть ковриков, аккумулятор и, судя по всему, совковые лопаты, которыми, как утверждал прокурор, злоумышленники окапывались. Саперную лопатку, которую обычно используют военные для этой цели, полковник Квачков мне, как человеку невоенному, конечно же, не доверил. А, может, пожадничал, хотя в машине она у него была. Поэтому пришлось тащить совковые лопаты. Господин Каверин, к сожалению, не указал, как я появился на Митькинском шоссе, поэтому сей вопрос окутан мраком неизвестности. Судя по расстеленным коврикам, всего нас собралось пятеро. Вот расклад прокурора: Миронов - носильщик, Яшин - автоматчик, Найденов - подрывник, Квачков-младший - автоматчик и некто Пятый. Кто, зачем и откуда этот Пятый - никто не знает: из автомата не стрелял, кнопку не нажимал, вещи не носил. Должен был быть еще и Шестой, такой же бесполезный, как и Пятый. Я даже, якобы, и коврик ему принес, а он не явился, поэтому коврик так и простоял свернутым».
Видно было, как наигранная бодрость тихо сползала с лица прокурора. Но Каверин крепился, лишь изредка нервно проверяя, на месте ли лысина. Ну, не рвать же в самом деле, обвинителю на себе волосы, которых и так не слишком много осталось.
Что до подсудимого, то нет ничего проще демонстрировать абсурдность очевидно абсурдного, чем Миронов не без удовольствия и занимался: «Квачков, по версии следствия, окажется провидцем, когда на чеке АЗС, якобы, напишет количество злодеев - пять, хотя все до последнего момента думали, что их будет шесть. Возможно, пятый был радист, а шестой – санитар, или наоборот. Обратите внимание, какая путаница у обвинителей с передвижениями подсудимых, то есть, всех нас. Прокурор утверждает, что Найденов вместе с Александром Квачковым уехали на СААБе с Минского шоссе, на котором их ждал Квачков-старший, поскольку кепку с волосами, которые могли произойти с головы Найдёнова, найдут в машине. Кепку, судя по утверждению прокуратуры, Найденов носил под масхалатом. Но при этом, как утверждают потерпевшие, два стрелка (прокурор говорит, что это Яшин и Квачков-младший) после обстрела потерпевших, прикрывая друг друга, убежали в сторону Минского шоссе. Однако, прокурор Каверин четко и громогласно объявил, что Яшин ушел вместе с Мироновым в поселок Жаворонки, т.е. в обратную от Минского шоссе сторону. Какому именно утверждению обвинителей верить, понять сложно, поскольку налицо раздвоение Яшина, а у обвинения раздвоение сознания».
Признаться, в этот монолог Миронова прокурор Каверин все же встрял. Он вскочил и пытался сделать заявление, что ничего подобного не говорил, хотя все помнили, что говорил – недавно было! И судья, спасая прокурора от лишнего позора, тихо велела ему сесть, не забыв при этом предупредить подсудимого об «искажении материалов дела», а присяжных, как всегда, «оставить без внимания последние слова подсудимого Миронова».
«Итак, следуем дальше по сценарию прокуратуры, - продолжал Миронов. - К половине десятого отгремели бои, отсвистели пули. Поскольку лопаты на месте происшествия не обнаружили, а бдительный гаишник Иванов не видел их в руках мужчин, запрыгивающих в СААБ, то, получается, я до конца исполнял роль носильщика. Собрав совковые лопаты, я вместе с Яшиным двинулся через лес, по сугробам в поселок Жаворонки. Куда делся Пятый, никто нам не поведал. Приблизительное расстояние от места происшествия до поселка Жаворонки где-то три километра, которые по заснеженному лесу можно преодолеть не меньше, чем за час. Итак, представьте: 10.30, вся местная милиция на ушах, шерстят всех подозрительных и потенциально подозрительных, вдруг из леса выходят двое или трое, по пояс мокрые, уставшие, с рюкзаками, в которых прячут маскхалаты и с лопатами наперевес идут по дороге в сторону жилого дома рядом с дачей Чубайса. Но удача на их стороне. Злодеев никто не замечает. Они подходят к дому, поднимаются на четвертый этаж.
Дальнейшая хронология: 10.40 - 10.45. Яшин и Миронов, по версии следствия, на конспиративной квартире в Жаворонках. Принять душ, переодеться, что-нибудь перекусить, переговорить с ребятами, выяснить, почему не пришел партизанить Шестой. Туда-сюда - минимум минут 40, а если еще успеть постирать трусы, которые найдет Гурина, то выходит час. То есть, по самому спешному варианту я мог выйти из дома в Жаворонках никак не раньше 11.20. Чтобы как можно раньше прибыть в Москву, я должен был поймать машину. Для этого надо было идти на круг – еще минут 20. Итого, я мог выехать из Жаворонков не раньше 11.40. Но как доехать в Москву из Жаворонков? Самая короткая дорога через Митькинское шоссе наверняка была перекрыта. Весь автомобильный поток должен был направиться через железнодорожный переезд и Одинцово. Таким образом, с учетом пробок, светофоров и приличного расстояния, в Москве я должен оказаться не раньше начала второго. Если бы я воспользовался электричкой, то по самым благоприятным раскладам, прибыл бы в Москву на двадцать минут раньше.
Таким образом, если поверить, что я, как утверждает прокурор Каверин, участвовал в так называемом покушении на Чубайса, то в таком случае я не мог оказаться в Москве раньше 13.00 – 13.30. Однако, согласно оглашенной детализации телефонных соединений, мой телефон в 11.31 фиксирует базовая станция на улице Коцюбинского города Москвы, потому что в это время я приехал из своей квартиры на проспекте Андропова на родительскую квартиру в Кунцево. Я понимаю, что и здесь обвинение сошлется на самый излюбленный аргумент в этом процессе - на чудо. Но детализация моих телефонных соединений опровергает утверждение прокурора Каверина, что я участвовал в подрыве и обстреле потерпевших просто потому, что я не мог бы после этого так быстро оказаться в Москве».
Подсудимый замолчал. В зале стояла оглушительная тишина. Оглушительной тишина была потому, что прокурор сидел оглушенный собственной же речью в прениях, где незаметно для себя доказал алиби Миронова. Картина баталии при Митькинском шоссе, живописуемая в суде Кавериным, не давала Миронову никаких шансов в этой баталии участвовать, и прокурор с тоской начинал осознавать, что своей жаждой определить каждому из обвиняемых конкретную роль в античубайсовской экзерциции, сам превратил версию обвинения в комическую оперу, из которой, как из всякой песни, слова теперь никуда уже не выкинешь.
Обеспокоенная полупомешанным состоянием прокурора судья объявила перерыв в судебном заседании, чтобы проветрить и отпоить обмякшую сторону обвинения, дать обвинителям время собраться с мыслями о мерах противодействия защите. Они действительно собрались с мыслями, и даже меры экстренные приняли. После перерыва адвокат Шугаев ябедливо и очень жалостливо поплакался судье, что в буфете мужчина приставил к его животу вилку и обещал заколоть.
«Оскорбления я еще терплю, - буквально навзрыд исповедовался судье представитель Чубайса, - но угрозы моей жизни переносить не могу».
Гражданин лет сорока, невысокий и жилистый, пружиной подскочил со скамьи публики и не менее возмущенно, чем адвокат Чубайса, выкрикнул: «Да он мне сам угрожал, первый в спину толкнул, сказал, что нас всех перевешает. Вот судебный пристав все видела, она свидетель!».
Судья перевела взгляд с гражданина, которого собирался повесить адвокат Шугаев, на самого Шугаева, которого собирался заколоть вилкой пружинистый гражданин, потом глянула на девушку судебного пристава, которая кивнула в подтверждение слов гражданина, и совершенно неожиданно велела всем сесть и успокоиться.
Потрясенный Шугаев остолбенело сел и затаился, ну, вот, действительно, как мышь под веником. В зале живо зашушукались, что заколоть Шугаева вилкой – все равно, что подорвать пятьюстами граммами тротила броневик Чубайса. Получается еще одна голимая имитация покушения прямо у всех на глазах! Даже судья это поняла.
Вдохновленный наглядным примером шугаевско-чубайсовского провокаторства, подсудимый Миронов решительно перешел от обороны к наступлению: «А теперь проанализируем имитацию покушения, доказательства которой после завершающегося ныне судебного процесса опровергнуть невозможно. Я предлагаю обратить внимание на следующие вопросы, которые так упорно не желает замечать сторона обвинения».
Миронов запустил руку в пакет, что поставил прежде к трибуне, достал автомобильчики: «Прокурор уже демонстрировал расстановку машин на Митькинском шоссе, я хочу так же наглядно ему возразить. Вы позволите, Ваша честь?».
Судья, вмиг накалившись от одного вида игрушек в руках подсудимого, уже рот наполнила рыком, да напоминание о прокуроре заставило ее прикусить язык. Кляня в душе новаторские методы прокуратуры, столь оперативно перенимаемые подсудимыми, она принялась угрюмо наблюдать за манипуляциями Миронова.
А тот задался первым вопросом своего расследования: «Почему машина службы безопасности РАО «ЕЭС», в функции экипажа которой не входило сопровождение БМВ Чубайса, в момент взрыва оказалась четко сзади, отрезав БМВ от потока?».
Передвигая машинки по парапету, подсудимый комментировал: «17 марта около девяти утра бронированный лимузин с мигалкой и правительственным номером выехал с дачи в Жаворонках. В машине находился водитель Дорожкин, помощник председателя РАО «ЕЭС» Крыченко и «предположительно» (согласно постановлению прокурора) Анатолий Борисович Чубайс. При выезде с дачи их подхватывает маломощная «Митсубиси Лансер» с тремя сотрудниками ЧОПа «Вымпел-ТН» Хлебниковым, Клочковым, Моргуновым и одним пистолетом на борту. «Митсубиси» двигается впереди чубайсовского лимузина, поскольку задачей экипажа являлось наблюдение за трассой. Непосредственное сопровождение броневика в функции экипажа не входило, связи с пассажирами БМВ не было. Движение и время лимузина Чубайса они знали приблизительно. Все это следует из показаний охранников. Таких экипажей «наблюдения» было два. Второй состоял из Кутейникова и Ларюшина. При этом, якобы, машины сопровождения и личных охранников у Чубайса не было. Хотя свидетели показывают, что Анатолий Борисович всегда выезжал из Жаворонков в составе кортежа из трех тяжелых машин, да и дорогу для него всегда перекрывали гаишники. Но не в злополучный четверг 17 марта 2005 г.».

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив