22 июня - первый день войны

bonbonvivant — 22.06.2011

3.45 Балтийское море. Потоплен пароход «Гайсма».

В 3.45, возвращаясь после постановки мин, 4 немецких катера у юго-восточного берега о-ва Готланд перехватили советский пароход «Гайсма», капитаном которого был Николай Георгиевич Дувэ. Судно следовало из Риги в Любек с грузом леса. Без всякого предупреждения пароход был обстрелян, а затем потоплен двумя торпедами. Радист Степан Савицкий в 4.15 в последний момент успел передать в эфир радиограмму: «Торпедирован. «Гайсма» тонет. Прощайте». Его радиограмма спасла несколько наших судов. Взрывной волной большая часть экипажа была выброшена за борт. Моряков, оказавшихся в воде, фашисты расстреливали из пулеметов. Погибло 6 чел. Было захвачено в плен 2 чел. Оставшиеся 24 члена экипажа через 14 часов добрались на шлюпке до латвийского берега, где похоронили скончавшегося от ран капитана.

3.50-3.55 Литва. Первый немецкий удар с воздуха по советскому аэродрому, атаке подвергся аэродром Алитус.

Воздушное сражение 22 июня было одним из наиболее интенсивных в истории войн. Символом первого дня войны стали удары немецкой авиации по советским аэродромам. Вспоминает летчик 165 истребительного полка Горелов Сергей Дмитриевич: «На аэродроме города Львова, было сосредоточено три полка — около двухсот самолетов. И как раз на мой день рождения, в три часа ночи, нас начали бомбить. Мы все вскочили, побежали на аэродром, а там… Почти все самолеты были уничтожены или повреждены. Мой «И-16» не был исключением. Когда я подошел к нему, мне показалось, что он— скособочившийся, с отбитым левым крылом,— как будто смотрит на меня и спрашивает: «Где, ходишь? Какого хрена спишь?» Это была широкомасштабная операция, цель которой достигалась в ходе последовательных ударов по одним и тем же объектам. «Спящие аэродромы», превратившиеся в бензиновые костры в первые же несколько минут войны, — это штамп. Такие случаи, конечно, были. Например, в 66-м штурмовом авиаполку в районе Львова пилоты, сочтя воскресную тревогу учебной, прибыли на аэродром с опозданием. Результатом была одномоментная потеря 34 машин, более чем половины из 63 самолетов авиаполка. Однако куда более распространенной схемой было предупреждение о налете наземными службами, подъем в воздух дежурного звена и бой, удачный или неудачный. Так по приказу командира 124-го истребительного авиаполка майора Полунина еще до появления неприятеля в воздух поднялись его заместитель капитан Круглов и младший лейтенант Кокорев на новейших истребителях МиГ-3. В 4.20 Кокорев догнал и сбил таранным ударом двухкилевую машину с крестами на крылья, которую он опознал как бомбардировщик Дорнье-215. На самом деле его жертвой стал двухмоторный истребитель Ме-110. Его обломки упали северо-восточнее Высоке-Мазовецка, а поврежденный МиГ советского пилота приземлился неподалеку в поле. Этот «мессершмитт» стал первым самолетом, сбитым советскими летчиками в начавшейся Великой Отечественной войне. В 4.55. утра в районе Дубно советский пилот истребитель Иван Иванович Иванов сбивает таранным ударом после израходования боезапаса немецкий бомбардировщик Хейнкель-111.
Успех немцам часто приносил не первый, а третий или даже пятый удар по аэродромам, когда дежурные звенья оказывались в стадии заправки или перезаряжания оружия. Основной проблемой советских ВВС было отсутствие аэродромного маневра, то есть возможности перелететь на другую площадку, так как весной 1941 г. на многих аэродромах в приграничных округах началось строительство бетонных взлетных полос, и авиаполки были вынуждены оставаться на тех же площадках, на которых встретили войну. Дальнейшее уже было делом техники — конвейер ударов с воздуха по одним и тем же целям приносил Люфтваффе успех если не 22-го, то 23—25 июня.

4.05 Граница СССР. Начинается артиллерийская подготовка длительностью 20-30 минут на всем протяжении границы.

Из воспоминаний немецкого офицера-танкиста Оскара Мюнцелья: «Мощный артиллерийский огонь из тяжелых орудий разрывает клочья тумана. Тут и там за Бугом раздаются взрывы снарядов. В 03.15 по Берлинскому времени пехота начинает наступление. Для врага оно оказалось полной неожиданностью, и он почти не оказывает сопротивления… Форсирование Буга идет безупречно».

Вывести войска из Брестской крепости до начала военных действий уже не успели. На вывод требовалось три часа, фактически он даже не успел начаться. Крепость стала мышеловкой для находившихся в ней частей. Уже в первые минуты войны на нее обрушился град артиллерийских снарядов и залпы реактивных минометов.
Иван Долотов: «В ночь на 22 июня 1941 года на территории крепости находилось около половины состава полка. Большая команда в ночной смене на сооружении ДОТа в форту Берг. Полковая школа в лагере. В результате внезапного ураганного удара артиллерии и авиации в крепости произошли катастрофические разрушения казарм и других зданий. Много убитых в раненых. Горели каменные здания и земля. По боевой тревоге дежурный по части лейтенант Коротков выстроил в коридоре наличный состав и скомандовал: занять оборону у окон первого этажа казармы..»
Все, что находилось вне прочных казематов, было сметено огнем. Артиллерия и автомашины в открытых парках мгновенно стали грудой искореженного железа. Рядом с орудиями у коновязей стояли лошади артиллерийских и минометных частей. Несчастные животные уже в первые часы войны оказались перебиты осколками. Все выходы из цитадели крепости оказались загромождены разбитой техникой.
Из-за того, что части двух советских дивизий не смогли выйти из Брестской крепости, оборона на границе не была занята. По обе стороны от Бреста, обходя крепость, на территорию СССР вторглись части 2-й танковой группы Гудериана.
Что касается штурма самой крепости, то немецкое командование серьезно просчиталось в оценке прочности Бресткой крепости. Позднее в своем отчете о штурме Брестской крепости командир 45-й пехотной дивизии генерал Шлиппер признавал:
«План артиллерийского наступления был рассчитан не так сильно на фактическое действие, как скорее полностью на неожиданность».
Другими словами советских солдат и командиров хотели взять на испуг. Это стало одним из первых просчетов германского командования в войне с СССР. Расквартированные в казематах крепости бойцы пережили шквал артиллерийской подготовки.
Когда в крепость вошли немецкие пехотинцы, их встретили контратаки и огонь пулеметов и винтовок со всех сторон. Впервые в ходе войны с СССР немецким командиром был отдан приказ отступать. Прорвавшаяся в цитадель группа немцев оказалась окружена и блокирована в клубе — бывшей церкви. Вместо быстрого захвата в течение несколько часов бои за Брестскую крепость превратились для немцев в многодневную эпопею с тяжелыми потерями.

5.00 (время московское) Берлин. Встреча посла СССР Владимира Деканозова с Министром иностранных дел Германии Риббентропом. Министр вручил послу ноту, в которой фактически было объявлено о начале войны.

Переводчик посла СССР в Берлине Владимира Деканозова, Валентин Бережков вспоминает:
Внезапно в 4 часа ночи, или в 5 часов утра по московскому времени [на самом деле, разница составляла один час]... раздался телефонный звонок. Какой-то незнакомый голос сообщил, что рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп ждет советских представителей в своем кабинете в министерстве иностранных дел на Вильгельмштрассе.
Выехав на Вильгельмштрассе, мы издали увидели толпу у здания министерства иностранных дел. Хотя уже рассвело, подъезд с чугунным навесом был ярко освещен прожекторами. Вокруг суетились фоторепортеры, кинооператоры, журналисты. Чиновник выскочил из машины первым и широко распахнул дверцу. Мы вышли, ослепленные светом юпитеров и вспышками магниевых ламп. В голове мелькнула тревожная мысль - неужели это война? Иначе нельзя было объяснить такое столпотворение на Вильгельмштрассе, да еще в ночное время...
Когда мы вплотную подошли к письменному столу, Риббентроп встал, молча кивнул головой, подал руку и пригласил пройти за ним в противоположный угол зала за круглый стол. У Риббентропа было опухшее лицо пунцового цвета и мутные, как бы остановившиеся, воспаленные глаза. Он шел впереди нас, опустив голову и немного пошатываясь. "Не пьян ли он?" - промелькнуло у меня в голове.
После того как мы уселись за круглый стол и Риббентроп начал говорить, мое предположение подтвердилось. Он, видимо, действительно основательно выпил.
Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он принялся довольно путано объяснять, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе. Игнорируя тот факт, что на протяжении последних недель советское посольство по поручению Москвы неоднократно обращало внимание германской стороны на вопиющие случаи нарушения границы Советского Союза немецкими солдатами и самолетами, Риббентроп заявил, будто советские военнослужащие нарушали германскую границу и вторгались на германскую территорию, хотя таких фактов в действительности не было.

4.30—5.00 Граница СССР. Немецкая пехота, нарушив границу, перешла в наступление.

Вспоминает пограничник Анатолий Логинов: «Когда война началась, я как раз дежурил на заставе. Часа в 2-3 на большой высоте на восток прошли тяжелые бомбардировщики, «Юнкерсы». Около четырех открыла огонь артиллерия. Стреляла минут десять. Начальник заставы спрашивает: «Ну что, старшина? Война или провокация?» - «Война» - «Ну тогда занимай ты с бойцами занимай правый флаг. Будем воевать. Вскоре пошла пехота, не скажу, что валом. Оружие у нас было хорошее: два станковых пулемета, винтовки СВТ, 10-ти зарядные автоматически и один автомат ППШ, который был у меня. Дрались мы с ними примерно до 5-ти часов. Ребята ходили раза 3-4 в контратаку. В 5 часов из комендатуры с вестовым поступил приказ отставить Государственную границу и влиться в регулярные части Красной армии.

5.30 Москва. Встреча наркома иностранных дел Молотова и посла Германии в Москве Шулленбурга. Посол передал ноту Германского правительства.

В ночь на 22 июня из Берлина поступила телеграмма с указанием послу немедленно отправиться к Молотову и заявить, что передвижения советских войск на германской границе приняли такой размах, который правительство Рейха не может оставить без внимания. Поэтому оно решило принять соответствующие контрмеры. В телеграмме послу предписывалось не вступать с Молотовым ни в какие дискуссии.
Вскоре после 4 часов утра мы в последний раз прибыли в Кремль. Нас сразу же принял Молотов. Он выглядел усталым. После того как посол сделал свое сообщение, наступила тишина. Молотов явно стремился подавить охватившее его сильное внутреннее волнение. Затем он, несколько повысив голос, сказал, что сообщение посла означает, разумеется, не что иное, как объявление войны, — ведь войска Германии перешли советскую границу, ее самолеты вот уже в течение полутора часов бомбят Одессу, Киев и Минск. Потом он дал волю своему негодованию, заявив, что Германия напала на страну, с которой имела пакт о ненападении... Свою филиппику Молотов заключил словами: «Мы этого не заслуживали».

5.30 Сокаль.

Из отчета 51-го штурмового саперного батальона:
«Русские солдаты оказали выдающееся сопротивление, сдаваясь только в том случае, если были ранены, и сражаясь до последней возможности. Отдельные элементы русской укрепленной линии были исключительно хороши по части материала и вооружения. Бетон состоял по большей части из смеси гранита, цемента и железа, очень прочной и выдерживавшей сильный артиллерийский огонь».
Только что построенные на новой границе укрепления и их гарнизоны вслед за пограничниками встали на защиту страны. Их упорное сопротивление сдерживало натиск врага. Укрепрайоны наносили немцам первые чувствительные потери.
Командир 28-й пехотной дивизии в донесении о боях в районе Сопоцкина в Белоруссии писал: «На участке укреплений от Сопоцкино и севернее... речь идет прежде всего о противнике, который твердо решил держаться любой ценой и выполнил это… Только с помощью мощных подрывных средств можно было уничтожить один ДОТ за другим... Для захвата многочисленных сооружений средств дивизии было недостаточно».
Даже незанятые и небоеготовые ДОТы в Прибалтике заставили немцев потратить время на артиллерийскую подготовку бетонным коробкам в опалубках. Только после этого пехотинцы осторожно к ним приблизились. Однако недостаточное количество войск в приграничных армиях не позволяло занять прочную оборону по линии укреплений на государственной границе. ДОТы сдерживали натиск германских армий, но не могли его остановить дольше чем на несколько часов. Немецкая тяжелая артиллерия и саперы пробивали коридоры в обороне укрепленных районов. Через них на территорию СССР прорывались колонны танков и мотопехоты.

6.30 Таллин. командование Балтийского флота получило радиограмму от наркома Н. К. Кузнецова начать мероприятия, предусмотренные планом прикрытия, начаты советские минные постановки.

6.40-7.00 Первые налеты советских бомбардировщиков на территорию противника. Самолеты 7-ой авиадивизии бомбят скопления войск в районе Тильзита.

7.00 Москва. По итогам официального объявления войны в войска направлена Директива №2.

«1.Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.
2.Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.
Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100 - 150 км»

7.15 Киев. Бомбардировка аэродромов в столице Украины — Киеве.

Вспоминает Николай Дупак: «В субботу я что-то читал и перечитывал - лег спать поздно и проснулся от стрельбы. Я выхожу на балкон, из соседнего номера тоже выходит мужчина: «Шо це таке?»- «Да це мабуть маневры Киевского военного округа». Только он это сказал и вдруг метрах может быть в 100 самолет со сватикой разворачивается и идет бомбить мост через Днепр. Это было часов в 7 утра…»

8.00 Литва. Моторизованная бригада немецкой 7-й танковой дивизии вышла к Калварии.

8.30 — 9.00 Литва. Немцы вводят в бой механизированные войска в направлении Таураге, Шяуляй; Кибартай, Каунас и Калвария, Алитус.

9.00 Литва. Пехота 291-й дивизии Вермахта заняла Палангу

9.35 Командующий Северо-Западного фронта Кузнецов доложил: «Крупные силы танков и моторизованных частей прорываются на Друскеники»

11.00 Захвачен Брест. Сопротивление оказывают бойцы в цитадели и в здании вокзала.

12.00 Москва. Нарком иностранных дел Молотов по радио зачитывает обращение к гражданам Советского Союза.

Вспоминает Дмитрий Булгаков: «Я жил в селе Скородном, Большесолдатского района Курской области. Трагически сложилась судьба этого села… В тот день шел проливной дождь. Я сидел дома, вдруг вижу по грязи бежит мой друг и единомышленник Сережка. Мы с ним очень переживали, что не удастся попасть на войну – Халхин-Гол, Финская окончились без нас. Удалось... Бежит: «Война!» Мы под дождем, по грязи побежали в клуб. А там собирается народ, митинг. Никого приезжих из района не было, только местный актив — счетовод, бухгалтер. Выступают: «Мы их разобьем! То, да се»… а как немцы пришли они для них яйца собирали... Настроение было такое — жаль, что мы не попадем, ведь их быстро разобьют, а нам опять ничего не достанется».
Софья Фаткулина: «Когда началась война, это была такая страшная картина! Во все деревни поскакали конные и сообщали о том, что началась война. Призывной возраст пошел в военкомат. На Волге на пароходы грузили уходящих на фронт. Вы знаете, все стояли на берегу, и вся Волга плакала».
Алексей Максименко: «Войну я встретил в Куйбышеве на пути к месту службы. Поезд остановился. Я вышел на перрон, взял кружку пива, смотрю, у громговорителя собрался народ, слушают: «Война!» Женщины крестятся. Я не допил кружку пива, быстрее в поезд, чтобы не прозевать. Вроде того: «Там война, а ты тут пиво пьешь». Сел в вагон, а в нем разговор уже только о войне: «Как же так?! У нас же с немцами договор о дружбе?! Почему они начали?!» Кто постарше говорит: «Они-то конечно обещали, но посмотрите - они же уже захватили пол-Европы, а теперь очередь дошла до нас. Там были буржуазные государства, они их оккупировали, а у нас коммунистический режим - тем более им как кость в горле. Теперь нам с ними будет трудно бороться». Понимание, что произошло что-то страшное было, но в то время, будучи 18-летним, я не сумел оценить всю трагедию и сложность ситуации».
Марьяна Милютин «Я училась на третьем курсе 1го Медицинского института. В тот день у нас был экзамен по физиологии, которую я не знала. Когда я услышала по радио, что началась война, подумала: “Как хорошо, может, мне хотя бы тройку поставят!” Так что первым ощущением у меня было облегчение»
Олимпиада Полякова записывает в дневнике: « ...Неужели же приближается наше освобождение? Каковы бы ни были немцы — хуже нашего не будет. Да и что нам до немцев? Жить то будем без них. Победят немцы — сомнения нет. Прости меня Господи! Я не враг своему народу, своей родине... Но нужно смотреть прямо правде в глаза: мы все, вся Россия страстно желаем победы врагу, какой бы он там ни был».
Отрезвление наступит всего через полгода, когда она окажется в голодной и холодной оккупированной Гатчине. Через три года, весной 1945 года под Мюнхеном по словам ее знакомой Веры Пирожковой: «она уже заявляла, что всех немцев надо засадить в концлагерь. Я переспросила: «Всех?» Она подумала секунду и ответила твердо: «Всех»…»
Валентин Рычков: «Взрослые встретили войну со слезами на глазах, с озабоченностью, расстроенными. Бегали к друг другу, шептались, обменивались мнениями, понимали, что надвигается страшная беда. А мы, молодежь, - с энтузиазмом и воинственно. Собрались в горсаду на танцплощадке, но ни о каких танцах не было речи. Мы все разбились на две группы. Одна группа «специалистов военного дела» утверждала, что 2-3 недели – и от фашистов ничего не останется. Вторая, более степенная группа, говорила: «Нет, не 2-3 недели, а 2-3 месяца – и будет наша полная победа, разгромят фашистов». Азарта этому придавало еще необычное явление. В это время на западе был не обычный «закат как закат», а багрово-красно-кровавый! Еще говорили: «Это наша Красная армия так обрушилась всеми огневыми средствами на немцев, что видно даже и в Сибири!» А я... Сейчас я не знаю, по какой причине, но тогда стоял и думал: «О чем они говорят?» Мой друг Ромашко, он и сейчас живой и может подтвердить, спрашивает: «А ты, Валька, чего стоишь и не говоришь своего мнения?» И я говорю дословно следующее: «Нет, ребята, на дело нашей победы уйдет не менее 2-3 лет». Какой тут шум-гам начался! Как меня только не оскорбляли! Как не обвиняли! Я все думал лишь бы по морде не надавали за такой прогноз. Не знаю, не могу объяснить почему, но я был уверен, что какие там 2-3 недели! Два года, - как я сказал. Но оказалось, что я хоть и был ближе к истине, но сильно-сильно ошибался…»

Оптимистическое настроение было характерно для большинства молодых патриотов, воспитанных «победоносными» фильмами, вроде «Если завтра война», литературными произведениями писателей типа Ник. Шпанова и массированной пропагандой, уверявших, что «Врага будем бить на его территории». Организационно-инструкторский отдел управления кадров ЦК ВКП(б) сообщал: «мобилизация проходит организованно, в соответствии с намеченными планами. Настроение у мобилизованных бодрое и уверенное… поступает большое количество заявлений о зачислении в ряды Красной Армии… Имеется много фактов, когда девушки просятся на фронт… митинги на фабриках и заводах, в колхозах и учреждениях проходят с большим патриотическим подъемом». В отличие от молодежи, воспринимавшей происходящее почти как праздник, старшее поколение, помнившее Первую мировую и гражданскую войны, особого энтузиазма не испытывало и привычно принялось готовиться к длительным лишениям. В первые же часы войны в магазинах и на рынках выросли очереди. Люди скупали соль, спички, мыло, сахар и прочие продукты и товары первой необходимости. Многие забирали сбережения из сберкасс и пытались обналичить облигации внутренних займов. «Кинулись в магазин, по улицам бежали люди, покупая все, что есть, в магазинах, но на нашу долю ничего не осталось, были лишь наборы ассорти, мы купили пять коробок и вернулись домой», — вспоминает Николай Обрыньба .

12.00 (11.00 местного времени) Рим, Италия. Министр иностранных дел Италии Чиано ди Кортелаццо зачитывает послу СССР Горелкину заявление итальянского правительства об объявлении войны.

В связи с тем, что Германия объявила войну СССР, Италия, как союзник Германии и член Тройственного союза, также объявила войну Советскому Союзу с момента вступления немецких войск на территории Советской, то есть с 5.30 утра 22 июня. Обмен посольствами будет согласован между правительством Италии и правительством Советского Союза, через посредников.

12.00-13.00 Немецкая 18-я танковая дивизия вступает в бой с 30-й танковой дивизией 14-го мехкорпуса. Первый танковый бой на советско-германском фронте.

13.00 Литва. Немцы втягиваются в уличные бои за город Таураге в Прибалтике.

Вспоминает Генерал-лейтенант В.Ф. Зотов «В 4.00 22 июня мы были разбужены взрывами артснарядов... От взрыва первых же снарядов загорелся дом, где размещался штаб 125-й стрелковой дивизии... Город обстреливался ураганным огнем вражеской артиллерии. Зная, что в городе постройки в основном деревянные, враг вел огонь главным образом зажигательными снарядами, вследствие этого через 15—20 минут после начала артиллерийского обстрела город горел».
Тем не менее войска Прибалтийского округа еще до войны успели занять назначенные им полосы обороны.
Вскоре к горящему городу подошли немецкие танки и мотопехота на бронетранспортерах. Шоссейный мост через реку Юра был взорван, однако в руки наступающих попадает неповрежденным железнодорожный мост. Сражение за Таураге вылилось в напряженные уличные бои. В журнале боевых действий штурмовавшей город немецкой 1-й танковой дивизии подчеркивалось «Враг сражается упорно и ожесточенно».
До поздней ночи в Таураге шли бои за каждый дом и каждый перекресток. Только к полуночи оборонявшие город советские части были оттеснены на северо-восточные окраины.
Служивший в тот период в наступавшей на том же направлении 6-й танковой дивизии немецкий полковник Ритген вспоминал:
«Сопротивление противника в нашем секторе оказалось намного сильнее, чем ожидалось. Путь нам преграждали шесть противотанковых рвов, прикрывавшихся пехотинцами и снайперами, засевшими на деревьях. К счастью для нас, у них не было противотанковых пушек и мин. Поскольку никто не сдавался, пленных не было. Однако вскоре танки остались без боеприпасов, что до этого ни разу не случалось в ходе кампаний в Польше и Франции».
Советские пехотинцы оборонялись упорно и ожесточенно, но силы были неравны. На растянутую по фронту 125-ю стрелковую дивизию навалился сразу целый танковый корпус немцев. К ночи с 22 на 23 июня дивизия была практически разгромлена. Последний добивающий удар последовал уже ночью. Внезапной атаке подвергся штаб дивизии. Были убиты или пропали без вести ряд командиров штаба, потеряна аппаратура связи. Ко всем прочим бедам соединение оказалось обезглавлено. Немецкие танки продолжили наступление вдоль шоссе на Шауляй.

14.00 Литва. Крупный успех 3-й танковой группы: захвачены неповрежденными два моста через Неман у города Алитус.

Подготовка мостов через Неман к взрыву была произведена 4-м инженерным полком Прибалтийского особого округа, но уничтожение мостов не состоялось. Не исключено, что к этому приложили руки диверсанты из «Бранденбурга».
Как только первые немецкие танки оказались на восточном берегу реки, они были встречены огнем советских танков. Это была первая встреча немецких танкистов с танками Т-34. Стоявший на позиции рядом с мостом танк Т-34 сразу же подбил пересекший реку PzKpfw38(t). Ответный огонь 37-мм пушек немецких танков был неэффективным. Участники боев вспоминали: «Начальник штаба майор Беликов приказал мне выехать в западную часть города и узнать, что там горит… Навстречу нам с города шла целая колонна гражданских лиц… Толпа раздвинулась в обе стороны и мы проехали на полном ходу. Но, когда мы проехали, то из толпы стали стрелять в нас с автоматов и уже против наших казарм подбили наш мотоцикл.
Примерно в 11.30 привели к штабу мокрую женщину — переплывшую Неман, которая сказала, что за городом она видела немецкие танки, но тут же прокурор крикнул: провокация, шпионка и сразу застрелил ее. А 30 минут спустя, возле моста бойцы задержали мужчину, который был литовцем и на ломанном русском нам сказал, что немецкие танки уже в городе, но и этого оперуполномоченный застрелил, обозвал его провокатором.
Мы подошли к своему танку, постучали, открылся люк. Мы говорим, что немецкие танки на дороге — рядом с нами, а танкист отвечает, что у него нет бронебойных снарядов. Мы подошли к другому танку, там оказался комвзвода, который быстро скомандовал: за мной! и сразу вывернулись из кустов два или три танка, которые пошли прямо на немецкие танки — стреляя на ходу в бок немецких, а потом прямо вплотную подошли — таранили их и скинули их в кювет (уничтожили полдесятка немецких танков и ни одного не потеряли). А сами кинулись через мост на западный берег. Но только перешли мост, встретили группу немецких танков, из которых один сразу загорелся, а потом и наш загорелся. Дальше я видел только огонь, дым, слышал грохот взрывов и лязг металла."

14.00-16.00 Москва. На совещании у Сталина принято решение о мобилизации по усиленному варианту, подготовлен и подписан указ Президиума ВС СССР о мобилизации.

На основании статьи 49 пункта «о» Конституции СССР Президиум Верховного Совета СССР объявляет мобилизацию на территории военных округов — Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого, Одесского, Харьковского, Орловского, Московского, Архангельского, Уральского, Сибирского, Приволжского, Северо-Кавказского и Закавказского.

Мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно.

Первым днем мобилизации считать 23 июня 1941 года.

Председатель Президиума
Верховного Совета СССР
М. И. Калинин

Секретарь Президиума
Верховного Совета СССР
А. Ф. ГОРКИН

Важнейшим событием первого дня войны стало объявление мобилизации. По состоянию на утро 22 июня Красная армия де-факто и де-юре оставалась армией мирного времени. Сигналом для подготовки к проведению мобилизации явилось правительственное заявление по радио в полдень. Формальности последовали спустя несколько часов. Телеграмма об объявлении мобилизации была подписана наркомом обороны 22 июня 1941 г. в 16.00 и сдана на Центральный телеграф Министерства связи в 16.40. За 26 минут мобилизационная телеграмма разошлась во все республиканские, краевые, областные и районные центры.
Почему мобилизация не была объявлена раньше? Что происходило в течение этих нескольких часов в Кремле и Генеральном штабе? Иногда говорят о том, что Сталин впал в прострацию и сбежал на дачу. Записи в журнале посещений кремлевского кабинета эту версию не подтверждают. Уже первые принятые решения говорят о напряженной работе и анализе обстановки на несколько шагов вперед. По предвоенному мобилизационному плану для перевода армии и флота на военное время требовалось призвать 4,9 млн. человек. Однако при реальном объявлении мобилизации призвались военнообязанные сразу 14 возрастов, общая численность которых составила около 10 млн. человек, т. е. почти на 5,1 млн. человек больше того, что теоретически требовалось. Это говорит о том, что высшее руководство страны уже в середине дня 22 июня осознало масштабы катастрофы. Фактически уже через несколько часов после начала войны был готов план вывода страны и армии из кризисного положения. Призыв с большим запасом позволял формировать новые дивизии. Именно эти новые соединения, не предусмотренные предвоенными планами, стали спасительными резервами. Они появлялись на фронте в критические моменты, не позволяя кризису перерасти в катастрофу. Знаменитая панфиловская дивизия, соединения спасавшие Ленинград, Москву, отстрочившие падение Киева — все они были детищем мобилизационных телеграмм, разосланных 22 июня. Германские штабисты при планировании «Барбароссы» сильно недооценили способность СССР восстанавливать армию после поражений в первых боях.

20.30 (18.30 местного времени) Великоритания, Лондон. Радиотрансляция выступления премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля

Сегодня в 4 часа утра Гитлер вторгся в Россию. Опасность для России является нашей опасностью и опасностью США. Дело каждого русского, борющегося за свою землю и дом является общим делом свободных людей и свободных народов в любой части земного шара. Мы окажем России и русскому народу любую помощь, какую только сможем.

21.00 Москва. В войска направлена Директива № 3.

22 июня начиналось и заканчивалось директивой из Москвы. Это была уже третья директива за день. Однако по-прежнему приказы верховного командования опаздывали за стремительным развитием событий. В истории Директива №3 осталась благодаря ярко выраженному наступательному духу, которым были пронизаны все ее строки. Так в ней указывалось: «Армиям Юго-Западного фронта, прочно удерживая госграницу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5 и 6 А[рмий]… окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 26.6 овладеть районом Люблин». Для войск, которые не смогли удержать рубеж государственной границы, эти слова звучали издевательски. Однако у этого были свои причины. Начальник оперативного отдела Юго-Западного фронта И. Х. Баграмян вспоминал: «Невольно подумалось, что оптимизм оценок в документе из центра во многом был навеян и нашими довольно бодрыми донесениями».

00.00 Литва. Авангарды LVII танкового корпуса 3-й танковой группы достигли Вареная, продвинувшись за день на 70 км.

«22 июня мы распахнули дверь, не понимая, что за ней стоит» - так Гитлер описал начало войны с СССР. Значение этого дня для хода мировой истории огромно, но с военной точки зрения он не был особенным: решения, принятые в этот день не могли радикально изменить ситуацию. Поворотный момент произошел до начала вторжения, когда был упущен шанс для развертывания Красной Армии на западной границе. Это решило судьбу приграничного сражения – оно было проиграно еще до начала боевых действий. 22 июня отнюдь не был самым кровавым днем в истории войны. Было бы ошибкой считать, что добившиеся стратегической внезапности нападения немцы сразу же уничтожили крупные силы Красной армии. В первый день войны еще не произошло крупных окружений. Иная картина складывалась в войне в воздухе. Воздушное сражение 22 июня 1941 г. охватило сразу большую территорию, немецкие истребительные и бомбардировочные эскадры проникали глубоко в тыловые районы особых округов. Также ударам подверглись базы советского военно-морского флота. Если минирование выходов из баз флота преследовало задачу запугать, то удары по аэродромам 22 июня стали частью многодневной операции по уничтожению ВВС западных округов. Она была самым большим успехом немцев. Большая часть потерь советских самолетов пришлась именно на первый день войны.
Первый день войны разумеется запомнился всем, жившим в ту пору, лучше многих других из 1418 дней, поскольку именно он стал тем водоразделом, который разделил жизнь людей на «до» и «после». Константин Симонов, находившийся с первых дней на фронте позже писал в романе "Живые и мертвые": «Там, куда они теперь спешили, все выше поднимался дым горевшей деревни. Ехавший впереди Синцова комбат Рябченко то закрывал собою этот дым, то, когда лошадь, оступаясь, брала в сторону, снова открывал его. - Комаров, а Комаров! - Что? - Дай закурить! - Чего на ходу-то? - Да так, вдруг захотелось... - Синцов не стал объяснять, почему захотелось. А захотелось потому, что, глядя сейчас на этот далекий дым впереди, он старался заставить себя свыкнуться с трудной мыслью, что, как бы много всего ни оставалось у них за плечами, впереди была еще целая война».

Сохранено